Особенно,... 
395 
Удивлялись, куда делись Беляев и Занкевич.
Хотя нигде не осталось никакой охраны, никаких караулов – ещё почти час в Адмиралтейство не врывались, очевидно опасаясь засады или обороны.
Наконец, и сюда, в закрытую комнату, донёсся шум толпы, топот многих по отлогим лестницам и крики:
– Дальше!… Выше!… Ишь, попрятались, мать их, мать, мать…
Вот когда стало страшно – страшно вообразить этот лик разъярённой толпы, как она ворвётся. Что может сделать революционная толпа? – да разорвать на части.
И миг наступил! – дверь с шумом толкнули, и сразу вступил не один, но втискивались, торопились несколько, много. И в минуту комната была заполнена.
Военные и полицейские генералы невольно встали все, хотя этого никто не потребовал.
Из передних был – прапорщик, в форме стрелков, в новеньком походном снаряжении, пьяный, сизый, в прыщах, в руке большой маузер, который он и наводил поочерёдно каждому в лицо.
Другой – совсем юный солдатик в расстёгнутой шинели, с красными кантами погонов, с нежным цветом лица, тоже пьян. В руке у него была обнажённая офицерская шашка с анненским темляком – и он страшно размахивал ею перед головами генералов. Казалось: рука его молодая не выдержит, и сейчас шашка на кого-то опустится. Он тонко и непрерывно кричал и ругался больше всех, кажется ощущая себя здесь главным.
А между ними стояла – баба, даже смирная, молчала, из-под платка её выбивалась проседь, а поверх длинного пальто она была перепоясана офицерской шашкой на широком кожаном ремне.
Были и ещё, ещё фигуры, но они сразу не охватывались, глаза притягивал этот маузер и провороты шашки. Солдат кричал:
– А где тут промеж вас Хабалов?
Маузер целился:
– Кто Хабалов?
Но Хабалов что-то не отзывался. Генералы стали коситься друг на друга, коситься – и не увидели его. Он куда-то исчез.
И тогда маузер наметил:
– А ты кто?
– Я, – собирая остатки хладнокровия, – градоначальник Петрограда Балк. Арестуйте меня и ведите в Думу.
Арестуйте! – чтоб не вздумали выстрелить. Государственная Дума оказалась таким прибежищем, спасением, сенью интеллигентности и взаимопонятности. Страшны были – только эти, из народа. Как бы в Думу попасть!
– Ну, иди! – сказали Балку.
И он пошёл из комнаты первый. Сперва ему дали дорогу, а потом – страшный настигающий радостный крик раздался позади, так что он уже спиной ожидал вонзания, передёрнул плечами – но ничего не произошло. Оглянулся – шли за ним и сослуживцы, полицейская головка. И больной израненный Тяжельников. Да кажется и Хабалов, уже и он шёл в их группе, откуда-то присоединился.
Безоружная часть толпы растекалась по зданию, ища брошенное оружие. Вооружённые вели пленных.
Вышли через главный выход в сторону Адмиралтейского сквера, мимо атлантов, держащих земные шары. Тут стояли два грузовика с красными флагами у моторов. Балк со своим заместителем сели рядом с шофёром первого, кто-то – сзади в кузов, Хабалов с Тяжельниковым – во второй автомобиль.
Толпа кричала, ругала, поносила, гоготала – и всё покрывалось «ура!».
Шофёр первого дал с места резкий ход – и сразу же налетел на чугунную тумбу, выворотил её – и сам дальше не пошёл. Сколько ни пробовал – мотор не шёл.
Второй грузовик со скрежетом обогнал их, развернулся направо и ушёл по Невскому.
А первый шофёр всё пробовал тронуться – и ругался.
Сперва у Балка проскочило облегчение, но тут же понял, что только утяжелился их путь.
Вдруг из Гороховой от градоначальства выскочил пассажирский автомобиль и открыл стрельбу из пулемёта.
В панике все вокруг грузовика стали бросаться на снег, и шофёр соскочил, убежал, – а пленные сидели и стояли в кузове.
Рядом какой-то старик в валенках стал для ответной стрельбы по правилам на одно колено и пытался дослать патрон – но, видно, система была незнакомая, и ничего не получалось.
Кто-то и отвечал.
И так шла стрельба больше минуты, никого не раня и не убивая. Вдруг тот неизвестный автомобиль перестал стрелять, рванул в сторону Дворцовой площади – и исчез за ней.
Шофёр вернулся – но поделать с грузовиком всё так же ничего не мог.
Балк уже понял, что самое опасное – это дорога, а в Думе – спасение.
– Если не идёт автомобиль – так ведите в Думу пешим порядком, – стал требовать он.
Из главных остался тот прапорщик с маузером, и он замысловато и заплетаясь скомандовал – всем слезть и идти пешком.
395 
