161 
Но она не могла сдержать слез при виде той боли, которую причиняла любимому. Стиснув зубы, Рис едва слышно стонал, пока ее ловкие пальцы осторожно бинтовали чистым полотном его израненное тело. Сейчас он думал только о том, как бы не потерять сознание. Будто раскаленные иголки вонзились в его мозг. Джессамин поднесла к его губам чашу с болеутоляющим отваром. Сделав несколько глотков, он немного пришел в себя и подал знак продолжать.
Когда наконец все раны были перебинтованы, Рис принял решение возвращаться в Уэльс. Слишком велика была опасность, что на них нападут, а силы валлийцев были на исходе. Его отряд понес большие потери, второго сражения им не выдержать.
Рис до сих пор никак не мог поверить, что сэр Ральф Уоррен мертв. В тот момент, когда его собственное тело беспомощно распростерлось в грязи, только жгучая ненависть и мучительное воспоминание о тех страданиях, что пришлось по милости этого негодяя перенести Джессамин, заставили его подняться и нанести последний удар. Это было похоже на то, как если бы праведный гнев влил силы в его руку, пока он лежал в беспамятстве, отчаянно цепляясь за ускользающее сознание, и одна лишь мысль билась в его мозгу — что будет с Джессамин?!
Его отряд растянулся по узкой, извилистой дороге. Люди брели по колено в грязи, увязая в ней, падая и поднимаясь. К тому времени как его воины выбились из сил, дождь прекратился.
Всю ночь Рис горел в лихорадке, и Джессамин не смыкала глаз, ухаживая за ним: смачивала его пылающий лоб ледяной водой и то и дело подносила к потрескавшимся от жара губам отвар из коры ивы.
Так было всю ночь и весь следующий день. И вторую ночь она тоже провела без сна, вскакивая в ужасе каждый раз, когда из груди его вырывались хриплые стоны, и отирая пот, катившийся по его лицу и собственные слезы отчаяния. Когда наконец она сомкнула усталые веки, то сон навалился на нее и Джессамин провалилась во тьму, и ни грохот подков, ни скрип повозок не могли потревожить ее. Она совершенно обессилела.
Ее разбудил яркий луч солнца, скользнувший по лицу сквозь прореху в натянутой ткани. Джессамин растерянно заморгала — Рис, весело сверкая глазами, сидел, прислонившись к стенке, и с довольным видом уплетал хлеб с сыром, запивая его пенящимся элем.
— Рис, тебе лучше? — воскликнула она. — Как ты себя чувствуешь?
— Как будто побывал в аду, — весело объявил он с полным ртом. — Но, слава Богу, благодаря твоим заботам я жив. Всегда знал, что коль скоро нам предстоит сражаться, то без тебя не обойтись.
— Я уж и не надеялась, что с тобой все будет в порядке, — прошептала она и припала губами к его заросшей колючей щетиной щеке. — Ты совершил чудо, а сейчас нужно сменить твои повязки.
Рис недовольно скривился:
— Вот этого я и боялся. Скажи мне честно, неужели ты думала, что я потерплю поражение?
Пришлось сознаться. Джессамин опустила глаза.
— Да. Ведь он столько раз бился на турнирах, а ты…
— А я никогда, это ты хочешь сказать? Все, что я могу, это нападать под покровом ночи и… продолжай, ведь именно так ты думала?
— Да, я отчаянно боялась.
— Я тоже.
— Что?! — Джессамин уставилась на него круглыми от удивления глазами, решив, что ослышалась. — Но… ты выглядел таким уверенным… словно ничуть не сомневался в своей победе! О, Рис, я думала…
— Я играл; любовь моя, играл… отчаянно надеясь, что выиграю время и Глендовер успеет прийти нам на помощь, Сама знаешь, дойди дело до сражения, и нас бы всех убили. Оставалось надеяться только на то, что этот проклятый англичанин ставит свою репутацию безупречного рыцаря достаточно высоко и не посмеет обидеть тебя, коль скоро дал клятву. Ведь тогда я бы уже не смог защитить тебя…
Слезы текли у нее по лицу. Джессамин осторожно обняла его, все время помня о той боли, которую испытывал Рис. Тепло его губ наполнило ее блаженством, которое, как она думала, ей уже не суждено будет испытать.
— О, Рис, никогда в жизни я так не молилась! А теперь нужно поскорее отвезти тебя домой.
— Нет!
Это прозвучало, как удар хлыста, Джессамин испуганно отпрянула.
— Неужели ты все еще собираешься пробираться к Глендоверу?! Раненый?! Да тебя убьют!
— Послушай, женщина, кто здесь отдаст приказы: ты или я?!
Нотка раздражения в его голосе заставила се слегка поморщиться. Но сейчас его безопасность значила для Джессамин куда больше, чем оскорбленное мужское самолюбие.
— Я, — твердо заявила она, — и ты должен слушаться, потому что находишься на моем попечении. Поэтому учти — никаких сражений, пока твои раны не заживут!
161 
