Последние отзывы

  4  

Кэй никогда не отличалась особой чуткостью, поэтому прошло около года со дня их свадьбы, прежде чем она обнаружила, что ее элегантного мужа влечет к артистичным молодым людям еще сильнее, чем к ее соблазнительному телу. Незамедлительно собрав их двухмесячную дочку, она оставила его и вернулась в пентхаус^[2] своей вдовствующей матери на Парк-авеню, где, окунувшись в водоворот светской жизни, вычеркнула из памяти весь этот безобразней инцидент. При этом она постаралась сделать все возможное, чтобы позабыть и крошечную девчушку с серьезным личиком, являвшуюся досадным напоминанием о ее безрассудстве.

Чарльз Лидиард погиб в результате несчастного случая на парусной регате в пятьдесят четвертом году. Когда это произошло, Кэй находилась в Сан-Франциско. Тогда она только что вышла замуж за Джоэла Фальконера, калифорнийского промышленника, и была слишком занята организацией счастливой жизни своего молодого мужественного супруга, чтобы задуматься над судьбой так разочаровавшего ее бывшего мужа. Точно так же она не думала и о трехлетней дочери, оставленной на другом краю континента на попечении своей пожилой матери.

Сюзанна Беннетт Лидиард, сероглазая, с тонким носиком и темно-рыжими волосами, туго заплетенными в две идеальные косички, росла серьезной тихой малышкой, похожей скорее на мышонка. В свои четыре года она уже умела читать и научилась бесшумно передвигаться по комнатам с высокими потолками в пентхаусе своей бабушки. Она неслышно, словно тень, скользила мимо высоких окон с плотно задернутыми тяжелыми бархатными портьерами, отгораживавшими обитателей дома от пошлой суеты города внизу. Она беззвучно проплывала по глубоким старинным коврам. Ее жизнь была так же безмолвна, как существование чучел певчих птиц, выставленных под стеклянными колпаками на полированных столах.

Ее бабка Беннетт постепенно теряла рассудок, но Сюзанна была слишком мала, чтобы это понять. Она понимала только то, что бабушка ее была очень строгих правил и нарушение любого из них влекло незамедлительное и ужасное наказание. Бабушка Беннетт говаривала, что ей уже довелось вырастить одно непослушное дитя и она не намерена воспитать второе такое же.

Дважды в год их навещала мать Сюзанны. В такие дни вместо обычных прогулок вокруг квартала с кем-нибудь из двух пожилых слуг бабки Сюзанна отправлялась с Кэй в «Плаза» попить чаю. Ее мама была очень красивой, и Сюзанна в немом восхищении следила, как Кэй курит одну за другой сигареты, то и дело поглядывая на часики на украшенном алмазами браслете. Как только чаепитие заканчивалось, Сюзанну немедля возвращали к бабке. Кэй запечатлевала на ее лобике поцелуй, переполняясь при этом чувством исполненного долга, после чего исчезала на следующие шесть месяцев. Бабушка Беннетт уверяла, что Сюзанне нельзя жить с мамочкой, потому как Сюзанна слишком испорченна.

И это было правдой. Сюзанна была ужасно испорченной маленькой девочкой. Иногда она тыкалась носом в обеденный стол. В другой раз не желала сидеть прямо. Временами забывала говорить «спасибо» и «пожалуйста». За любой из этих проступков ее наказывали заточением в шкаф не менее чем на час. Бабушка поясняла, что это для ее же пользы, но Сюзанне было невдомек, какая может быть польза от такого ужаса.

Шкаф был маленький, с затхлым воздухом, но самым ужасным было то, что в нем хранились старые меховые шубы бабушки Беннетт. Для ребенка с богатым воображением это место стало настоящим кошмаром. Темные безобразные норки щекотали ее бледные щеки, отвратительные пальто со стриженой бобровой оторочкой кололи худенькие ручки. Хуже всего было лисье боа с настоящей головой, которая служила наводящей ужас застежкой. Даже в темноте шкафа Сюзанна чувствовала, как эти лукавые лисьи глаза-стекляшки неустанно следят за ней, и она сидела, окоченев от ужаса, плотно прижавшись спиной к дверце и ожидая, когда острые лисьи зубы примутся ее пожирать.

Жизнь этого маленького ребенка приобрела мрачные, пугающие оттенки. К тому времени, как ей исполнилось пять лет, Сюзанна развила в себе защитные навыки, свойственные людям гораздо более старшего возраста. Она говорила тихим голосом, редко смеялась и никогда не плакала. Она делала все, что было подвластно ее ограниченным возможностям, лишь бы держаться подальше от пугающих роковых глубин шкафа, и столь усердно стремилась стать хорошей, что, возможно, преуспела бы в этом, если бы — среди ночи, когда она спала глубоким сном, — тело не начинало ее подводить.

  4