146 
Абигейл задохнулась.
— Роберт…
— Что ты чувствуешь, Абигейл?
— Тебя… твои пальцы.
— И твои тоже. Наши пальцы. У тебя такая мягкая кожа… мокрый бархат. Никогда не дотрагивался до женщины так, как сейчас до тебя. Чувствуешь? Это твой грот смыкается вокруг нас. Видишь… там в самой глубине губка…
Он чуть нажал на мягкую упругую губку, вынудил Абигейл сделать то же самое, зная, что ее запястье потирает крохотную набухшую изюминку. Ее лоно упрямо втягивало их сплетенные пальцы.
— Именно это ты ощущаешь, когда я вхожу в тебя. Когда я снова введу наши пальцы, расслабься, а потом натужься, совсем как когда принимаешь мою плоть.
Он зарылся лицом в ее волосы.
— Мне это нужно, Абигейл. Пойми сама, какая ты жаркая, тесная и мокрая.
Мне нужно, чтобы ты почувствовала мою боль.
Нужно разделить ее с кем‑то, иначе я просто не смогу с ней жить.
— Но это только часть, Роберт, — прошептала Абигейл. — А остальное? Как можешь ты почувствовать то, что чувствую я?
Роберт крепче прижался к ней.
— Пообещай, что честно скажешь, если это покажется тебе отвратительным.
— Ты сам говорил, что, если я соглашусь, возврата не будет. Я хочу почувствовать то, что чувствуешь ты, Роберт… если это возможно.
— Более чем, Абигейл.
— Но как…
Роберт осторожно вышел из Абигейл, отпустил ее руку и, поцеловав в затылок, соскользнул с кровати.
— Куда ты идешь? — нетерпеливо пробормотала она, сгорая от возбуждения. Роберт набрал в грудь воздуха.
— За маслом.
Молчание казалось осязаемым.
Роберт ждал взрыва возмущения той фантазией, которую он питал, жизнью, которую вел… Понимал ее потрясение, неуверенность, и вдруг…
— Оно в буфете.
Колени у него подогнулись. Облегчение было так велико, что Роберт едва не упал. И его тут же захватила первобытная потребность владеть и обладать.
Ни один мужчина не отважится на то, что он сделает сейчас.
Он схватил влажную мочалку, висевшую на умывальнике, отыскал крохотный кусочек масла в буфете.
Абигейл уже успела сесть.
— Что мне делать?
— Ложись на живот, потом вставай на колени так, чтобы голова оказалась на подушке.
— Ты… тебе уже приходилось это делать?
Он погладил ее по щеке, пригладил спутанные волосы. Его руки, привыкшие держать смертоносное оружие, сейчас дрожали.
— Никогда. Но если ты откажешься, я пойму.
— Ни за что! Хочу, чтобы ты почувствовал то, что чувствую я. Хочу быть женщиной твоих грез. Роберт.
Хочу, чтобы ты дал ей все, что даешь мне.
Роберт напряженно вгляделся во тьму.
Если он пойдет на это, не известно, сможет ли вновь хладнокровно убивать людей.
Если он пойдет на это, не известно, сможет ли умереть с достоинством, зная, что оставил позади.
Если он пойдет на это, не известно, сможет ли отпустить Абигейл, когда кончится буря.
Матрац прогнулся под неумелыми движениями Абигейл.
Он окинул взглядом темный силуэт, легко погладил вознесенные в воздух ягодицы и понял, что, какое бы возмездие ни ожидало потом, сейчас он возьмет ее.
Они договорились, что могут делать все. Значит, он получит все.
Он ощупью повесил на изголовье мочалку, запустил пальцы в масленку и смазал свою изголодавшуюся плоть. Девять дюймов?
Похоже, все девятнадцать, сильных, крепких, готовых погрузиться в ее глубины.
Он поставил масленку на пол и встал на колени за спиной Абигейл.
И коснулся ее, осторожно, почти благоговейно.
Абигейл сжалась.
— Расслабься, Абигейл. Это тоже фантазия. Я имею право дотрагиваться до тебя в любом месте.
Он принялся круговыми движениями втирать масло в ее тугую дырочку, пока Абигейл непроизвольно не подалась к нему.
Его средний палец скользнул внутрь.
Она ахнула.
Он ахнул.
Она оказалась невероятно тесной.
И горячей.
Все, что он воображал, и гораздо больше.
Отверстие слегка расширилось. Он шевельнул пальцем.
— Больно?
— Нет.
— Ты берешь меня, Абигейл? — хриплым от желания голосом прошептал он.
И она ответила так же хрипло:
— Я беру тебя, Роберт.
Нагнувшись, он поцеловал поднятые ягодицы и медленно отнял руку. И тщательно вытер мокрой мочалкой.
— Я постараюсь не разорвать тебя.
Он стал потирать головкой своего жезла ее крохотную дырочку, ощущая, как она с каждым мгновением раскрывается чуть больше.
146 
