— У твоего мужа есть все основания гневаться на тебя. Слишком ты упряма и своевольна.
— А эти качества, по‑видимому, мужская прерогатива? — взорвалась София.
— Разумеется. Разве тебе не известны правила? — поддразнил он, шагнув к небольшому строению.
— Значит, пора изменить правила.
— Прекрасно. Поэтому мы бежим вместе, — решил он, внезапно став серьезным.
— Вполне возможно.
Но внутренний голос тут же остерег ее. Стоит ли отдавать себя на милость человеку, с которым она знакома второй день, пленнику, стремящемуся к свободе?
— Вижу, и с тобой можно договориться, — пробормотал он, готовый в эту минуту смириться со своей незавидной ролью жеребца‑производителя. — Кроме того, я обещал Григорию соблюдать условия соглашения.
— И сдержишь слово? — кокетливо прошептала она, так же остро, как он, сознавая чувственное притяжение между ними.
— Начинаю думать, что излиться в тебя — не такая уж скорбная участь.
— Я была бы крайне благодарна за такое решение, — ответила она так же откровенно. Беременность спасет ее от гнева мужа и освободит мать.
— Что же, еще одно восхитительное приключение в этом детище архитектурной фантазии.
Дверь бесшумно повернулась на хорошо смазанных петлях, и они оказались в залитом солнцем помещении: лучи проникали сквозь решетчатый потолок. Прохладный мрамор покрывал стены и пол, искусно украшенный сложной позолоченной мозаикой. С одной стороны находился небольшой бассейн с выложенными мхом бортиками. По воде шла мелкая рябь, скользили ослепительные солнечные блики. Из мебели были только плетеные кресла, покрытые цветастыми шелками.
— Очевидно, это настоящее царство порока, — сухо заметил маркиз, обозревая фривольную обстановку. — Поищем самое мягкое кресло?
— Мне следовало бы злиться и кричать.
— Вместо того чтобы сгорать от желания? — попенял он, насмешливо щурясь. — Понятно.
— Должно быть, это судьба, — улыбнулась она.
— Ничего такого романтического, дорогая, — поддразнил он, сам поразившись вырвавшемуся ни с того ни с сего нежному обращению. Но в этот момент она была такой милой и чертовски соблазнительной! — Скорее, позывы плоти. Но если желаешь романтики, я готов и на это.
Да что это с ним творится? Откуда такое великодушие?
— Ты не болен, Кру? — расплылась в улыбке княгиня. — Такое благородство!
— Охвачен внезапной лихорадкой. Не терпится добраться до твоей горячей щелки.
— Какая непристойность! — пробормотала она, потрясенная неожиданным шокирующим ураганом наслаждения, таким сильным, словно он уже оказался в ней.
— Мой конек. Я долго тренировался в подобных вещах.
— Значит, мне повезло.
— Не уверен, кому повезло больше, — объявил он, опалив ее взглядом темных глаз. — Поэтому скажи, чего ты хочешь прежде всего?
— Мы могли бы искупаться, — предложила она, показывая на сверкающую гладь.
— Ответ не принят. Прости. Я в самом деле не могу больше ждать.
— Как необычно для тебя!
— Или для тебя, — отпарировал он, угрюмо сведя брови. — Честно говоря, меня немного оскорбляет твоя неукротимая страсть. Только не допытывайся почему.
— Ты, случайно, не… прости за столь неприятное слово… не ревнуешь?
— Нет, — буркнул он, еще больше мрачнея.
— Если тебе станет легче, — начала она, рассматривая самого завидного любовника во всей Европе и ругая себя за неуместную искренность, — я никогда еще не была такой ни с одним мужчиной до тебя.
— Лжешь!
— Хотела бы солгать, — спокойно возразила она, — ведь это безмерно облегчило бы положение.
— То есть мы просто трахались бы с благословения твоего супруга?
— Что‑то в этом роде.
— А теперь что‑то изменилось, — медленно продолжал он.
— По крайней мере для меня. Мне очень жаль, — вздохнула она, наблюдая, как взгляд его становится отчужденным. — Знаю, мне следовало бы быть более искушенной, уметь скрывать свои чувства… Как, должно быть, ты устал от женщин, которые вешаются тебе на шею!
Маркиз добрался до ближайшего шезлонга и опустил ее на сиденье.
— Мы оба люди светские, — осторожно заметил он, встав на почтительном расстоянии, — и у каждого своя жизнь. Не совсем понимаю, что происходит, но обычные правила тут не действуют. Ты не желаешь оставаться для меня безликой и безымянной.