Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
97 
— Нет… нет… прочь…
— Ты станешь молить меня об этом… Он принялся раскачиваться.
— Никогда! — отрезала она.
— Будешь умирать от жажды…
— Ни за что…
— Просить на коленях. Моя лань…
— В таком случае покажи, что это такое! — прошипела она.
— Благодарю за то, что удостоила меня разрешения. Но не тебе указывать, что мне делать! — Он вдавился в нее бедрами. — Почувствуй это, жена!
И, откинувшись назад, вошел в нее коротким жестким выпадом.
— И это…
Он сейчас достанет до самого горла…
— …и это…
Он почти уже не сдерживал себя, гонимый слепой потребностью освободиться от бремени, так долго тяготившего его.
— …и это…
Она боялась вымолвить слово, будто в эту минуту все ее существо сосредоточилось на его движениях, требованиях, командах.
Он двигался в ней почти механически, как поршень; ее плоть растягивалась, чтобы принять его, обхватить живым кольцом, вырвать у него те ощущения, к которым она стремилась, что бы там ни говорила. В чем бы ни уверяла.
Но все это не должно было случиться: эта лихорадочная поспешность, это наслаждение. Невероятно, но их тела словно бы предназначены друг для друга: его твердый обжигающий пенис гладил и потирал крохотный островок жаждущей плоти именно в том месте, где ей больше всего этого хотелось, и все потеряло значение, кроме ошеломляющей потребности дать и получить наслаждение.
Хищные пальцы впились в ее ягодицы, притягивая все ближе, позволяя его плоти проникнуть еще глубже. Каждая мышца Корта трепетала от усилия держаться. Он все еще смертельно боялся потерять контроль над собой, ибо это означало его бесповоротную капитуляцию.
Но даже его прославленное самообладание не было безграничным. На этот раз верх взяло вожделение. Он словно с цепи сорвался и объезжал ее до тех пор, пока больше не смог держать себя в руках. Последний рывок, и он исторгся мучительной, болезненной, долгожданной разрядкой.
— Мы только начали, моя лань, — прошептал ей Корт. Он все еще оставался внутри, по‑прежнему твердый и горячий. Капли густого беловатого семени медленно падали на пол. И он хотел ее еще сильнее.
Корт подвел ладони под ее ягодицы и поднял Дрю в воздух, каким‑то образом ухитрившись не выйти из нее.
— А теперь, жена? Ощущаешь меня… там? Клянусь, ты никогда не ускользнешь от меня…
Она сама не помнила, как очутилась на кровати. Он уложил ее и сам лег сверху, проникая туда, где еще осталось его семя.
— Никогда…
…никогда…
Он был таким безжалостно‑жарким, так прижимал к кровати всем весом, что она в жизни не сознавала себя столь хрупкой и маленькой, отданной на милость яростной силы. Его жажда обладания сжигала ее.
— Подожди немного, маленькая лань. Теперь, когда я немного утолил свой голод, а ты изведала вкус…
— Вкус чего? Твоей власти надо мной? Разве это и без того не ясно? — пробормотала Дрю.
— Надеюсь! — прорычал он, проталкиваясь в нее. Между ними пробежал холодок, словно чувственный огонь вдруг погас. Она слишком холодна, значит, придется немного ее подогреть.
Он принялся двигаться. Из горла Дрю вырвался полустон‑полукрик.
— Ты привыкнешь, маленькая лань. Не могу понять, почему я так долго ждал, чтобы получить свое? Отныне я стану лакомиться твоими прелестями день и ночь.
Дрю охнула.
— Именно так: ты на спине, раздвинув ноги…
Она тонет… тонет в этих тягучих, бесстыдных непристойностях… не понимая, что будет дальше. Он поработил ее своим огромным телом и гигантским орудием, и теперь она еще более беспомощна, чем раньше. Куда девалось то ощущение власти над ним, побудившее надеть на себя эту сбрую… совсем как породистая кобылка под седлом… как ягненок перед мясником… она дала ему все, что он хотел, но при этом потеряла себя. Только последняя дура способна вообразить, будто обуздает его!
Отныне такова ее жизнь: распластанная под его телом, сосуд для его бессмысленной похоти.
Но ведь именно такими желают видеть мужчины всех женщин.
Его тело внезапно напряглось.
— Что с тобой? — пролепетала она.
— Я опять хочу тебя.
— Я не имею права ни в чем тебе отказать! — с горечью бросила она. — Не смею.
— Вот как? Лань забыла то наслаждение…
— Никакого наслаждения! Есть только господство и покорность. Делай все, что вздумается, и поскорее отпусти меня.
97 
