Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
159 
Я щелкнул пальцами от восторга.
— Высший класс! Святые слова. Гром среди ясного неба. Срочно созывай пресс-конференцию. И официально заявляй на весь белый свет: “Не желаю трахаться ни с кем, кроме жены!” Всех до слез прошибет, могу спорить. А премьер-министр, наверное, даст тебе медаль.
— Бери круче. Тут уже Нобелевской премией мира попахивает. Сам подумай — перед лицом всего человечества заявить: “Хочу трахать только свою жену!” Разве обычным людям такое под силу?
— Вот только “нобелевку” во фраке получают… У тебя есть фрак?
— Куплю, какие проблемы! Все равно на расходы спишется.
— Колоссально. Как Божье Откровение, честное слово…
— На церемонии вручения так и начну свою речь перед шведским королем, — продолжал Готанда. — “Уважаемые господа! Отныне я не желаю трахать никого, кроме своей жены!” Буря оваций. Тучи в небе расходятся. Солнце заливает лучами Швецию.
— Льдины во фьордах тают. Викинги падают ниц. Слышится пение русалок, — закончил я.
— Катарсис…
Мы опять помолчали, задумавшись каждый о своей любви. Обоим явно было о чем подумать. Я думал о том, что прежде чем звать Юмиёси-сан в гости, нужно обязательно закупить водки, томатного сока, лимонов и соуса “Ли-энд-Перринз”…
— Хотя не исключаю, что никакой премии ты не получишь, — добавил я. — Возможно, все просто примут тебя за извращенца.
Он задумался над моими словами секунд на десять. И несколько раз кивнул.
— А что — очень может быть! Ведь моё заявление — булыжник в огород сексуальной революции. Меня растерзает толпа возбужденных маньяков. И я стану мучеником за веру в моногамию.
— Ты будешь первой телезвездой, погибшей за веру!
— С другой стороны, если я погибну — то уже никогда не трахну свою жену…
— Логично, — согласился я.
И мы снова замолчали над своими стаканами.
Так мы вели наши серьезные разговоры. Хотя окажись рядом другие посетители — наверняка решили бы, что мы валяем дурака. Нам же, напротив, было не до шуток.
В свободное от съемок время он звонил мне домой. Мы договаривались, в каком ресторане ужинаем, или сразу ехали к нему. И так день за днем. Я решительно поставил крест на работе. Просто стало до лампочки. Мир продолжал спокойно вертеться и без меня. А я замер — и ждал, пока что-нибудь произойдет.
Я отослал Хираку Макимуре деньги, оставшиеся от поездки, и чеки за все, что потратил. Помощник-Пятница тут же перезвонил и предложил мне оставить побольше.
— Макимура-сэнсэй просил передать, что иначе ему будет неловко, — сказал он. — Да и у меня, если честно, только хлопот прибавится. Доверьтесь мне, я все оформлю как нужно. Вас это никак не обременит.
Препираться с ним было так неохота, что я просто ответил: “Ладно. Делайте как вам удобнее — только, прошу вас, поскорее”. На следующий же день мне прислали банковский чек на триста тысяч иен[81] от Хираку Макимуры. В конверте я нашел расписку о получении денег “в качестве оплаты за сбор и обработку информации”. Я расписался, поставил печать[82] и отослал бумагу обратно. Ладно. Все равно ведь спишут на представительские расходы. Как трогательно, черт бы их всех побрал…
Чек на триста тысяч иен я поместил в рамку и поставил на рабочем столе.
* * *
Началась и вскоре закончилась “золотая неделя”.[83]
Несколько раз я поговорил с Юмиёси-сан по телефону.
Сколько нам разговаривать — всегда решала она. Иногда мы беседовали долго, а иногда она обрывала диалог, ссылаясь на занятость. Бывало и так, что она вообще ничего не отвечала — и через полминуты просто бросала трубку. Но худо ли бедно, какое-то общение получалось. Обмен недостающими данными происходил. И однажды она сообщила мне номер своего домашнего телефона. Прогресс просто налицо.
По-прежнему дважды в неделю она ходила в бассейн. Каждый раз, когда она заводила разговор о бассейне, мое сердце вздрагивало и трепетало, как у невинного старшеклассника. Меня так и подмывало спросить про ее инструктора по плаванию. Что за тип, сколько лет, симпатичный ли, не слишком ли с нею ласков и так далее. Но спросить как следует не получалось. Я слишком боялся показать ей, что ревную. Слишком боялся услышать в ответ: “Эй! Ты что, ревнуешь меня к бассейну? Терпеть не могу таких типов! Тот, кто способен ревновать меня к таким глупостям — не мужчина, а тряпка. Ты все понял? Тряпка! Больше видеть тебя не желаю!”
159 
