316 
«… Генералы-реакционеры… Справедливое негодование на распоряжение генерала Алексеева насчёт 'революционных разнузданных шаек'… Генерал Алексеев и многие другие, надевшие на себя личину друзей народа, прямо опасны и вредны для свободной России…»
Вот вцепились! Вот не простили! В тот грозный момент, когда банды ехали арестовывать всех по пути, – начальник штаба Верховного не должен был защищать свою армию, но должен был предвидеть, что не угодит революционному Совету, – и за это вот теперь расплатится!
Всё стреляло в Алексеева. Очевидно, мишенью был избран – он. И такой тройной прицел грозил, что с мушки они его уже не спустят.
«… Этот царский приспешник исподтишка старался взять за горло Земский и Городской союзы…»
Ну да, это помнят, оттуда и пошло…
«… Как может во главе нашей армии стоять лицо, которое для сохранения старого порядка готово…»
В своей прежней службе – честной, ясной, прямой военной службе, генерал Алексеев не потерпел бы десятой доли таких оскорблений – тотчас потребовал бы снять с себя обвинения, либо подал в отставку.
Но – не было теперь над ним такого прямого, ответственного и понимающего лица, кому можно было такую отставку подать. Какое-то расплывчатое, многоликое и подмигивающее было перед ним мурло – и подавать в отставку звучало смехотворно, его обещали обезглавить или резать или потрошить, они легко могли прислать вооружённую шайку и сюда, в Могилёв, – а оставалось бездеятельно ждать. Это была опасность непредставимая, неохватимая, неотразимая, – и отказывали ноги, соображение и язык.
И всё сходилось как нельзя хуже: печатали, что монархически настроен штаб Бориса Владимировича, – так это заговор в Ставке?
А великий князь Сергей Михалыч, хоть и подал прошение об отставке, хоть и снял свитские аксельбанты – но расхаживал по Ставке в генеральской форме, – вот и связь Алексеева с павшей династией.
А Николай Николаевич так и застрял в Ставке, всё не уезжал (его не пускали без сопровождения) – так и сидел в своём поезде на станции, пленник в собственной бывшей Ставке, это стесняло и мучило Алексеева, опасно и неприлично было бы его посещать, и неудобно совсем не оказывать знаков внимания, – и вот опять связь с династией. (Кажется, уедет сегодня вечером.)
Наконец – тут же рядом печатали крупно об аресте генерала Иванова в Киеве, – а Иванов совсем недавно свободно жил в Ставке, – и уже понимал Алексеев, что его обвинят: зачем не арестовал Иванова после похода на Петроград?
607
Окончательный отказ Крымова лёг на гучковское сердце обидой. Совсем не на многих, совсем на редких боевых генералов он рассчитывал опереться – и вот главный из них отрёкся. А верные и живые, кто были с Гучковым, – военная молодёжь, не годная для расстановки на крупные посты. Но – уже он начал, и не могло быть у него другого пути. Обновление всего генеральского состава русской армии могло бы стать делом его жизни. Ладно, он переворошит и с молодыми! Выгнать генералов сотню – другая будет армия! Наполеоновского духа.
Как раз в эти дни Гучков дал санкцию на арест окружения великого князя Бориса Владимировича. Это было и неизбежно: притёк донос из Ставки, и нельзя было не дать ему хода, особенно в дни, когда Совет гремел, что Ставка – гнездо контрреволюции. Такой арест, пятка офицеров, прозвучит сейчас в Ставке как звенящее предупреждение. Что военный министр шутить не будет. Предварительно напугать всех тех, кто думал бы сопротивляться.
Красиво бы – и самого Бориса! Совет бы ликовал. И это было бы даже как бы продолжением давней борьбы Гучкова с великими князьями. Но чтобы быть честным – материала не хватало. Борис – щенок, и безответственный, – но не вредный.
Тем более необходима какая-то суровая мера в дни, когда расслабляется вся военно-судная система. Вчера Гучков упразднил военные трибуналы всюду вне театра военных действий. Полевые суды на фронте решено оставить, но без права смертной казни. То есть глядя вперёд: теперь ни измена, ни бегство с поля сражения уже не будут караться серьёзно. Очень может быть, что не избежать в армии института присяжных – то есть судьями посадить солдат же. От военно-полевой юстиции не оставалось ничего.
Парадоксальность положения была в том, что двигаться к укреплению армии Гучков мог лишь через частичное её ослабление.
Ещё появилась от Совета довольно безумная «Декларация прав солдата», – по безобразию уже опубликованная в газетах – ещё прежде чем поливановская комиссия её рассмотрела, а и рассматривая – пасовала. Но уж эту – Гучков имел решимость не утверждать, или во всяком случае потянуть подольше.
316 
