Особенно,... 
131 
— Мне нравятся ваши работы, нравятся ваши работы, — несколько раз повторяет Марк, награждаемый растущей радостью Ники.
— Я делала снимки уходящих советских войск. Они уходят, знаете, отдают свои вшивые базы, где сидели сорок лет. Русские свистели и гикали, пока я снимала, и я думала, это они на меня, но потом один парень показал на что-то у меня за спиной, я обернулась и увидела эту пару, увлеченную своим делом. Я просто влюбилась в этих двоих, которые долбились, пока мимо катился этот жалкий парад старинных танков.
Ники отходит поздороваться с посетителями — соперниками-художниками, возможными покупателями, которые задержались перед ее работами, друзьями, не знакомыми и не представляемыми Джону — ее общество и жизнь, о которых он не знает ничего, куда его не допускают ее бесконечно умножающиеся правила дома. Ники многословно, с туманными намеками и вызывающими образными непристойностями комментирует свои работы какому-то малопонимающему венгерскому критику, затем прощается с организаторами выставки. Возвращается к мужчинам:
— Пойдемте, мальчики, напьемся и потрахаемся.
Ее рука снова скользит Джону в карман, и, тиская, Ники тащит его вон из кинотеатра, а Марк идет за ними по пятам. Они спускаются по проспекту Байчи-Жилински мимо государственного кубинского ресторана, где гуляш подают с черными бобами и рисом, мимо новых дискотек, названных — в ущерб международным законам о торговых марках — именами козырных американских брэндов одежды, и ныряют за уличный столик какого-то кафе-бара. Джон заказывает на всех шесть «уникумов».
Приканчивая свой второй ликер, он понемногу начинает успокаиваться. Ники с сестринской чуткостью отвечает на возобновленные Марковы восторги, а всего несколько минут назад эта женщина должна была изобрести новую сальность, чтобы выразить свои мысли, и на Джона накатывает огромная нежность. Быть в руках Ники — не то же чувство, что покоиться в Надиных, но это добрые руки, надежные вожатые и податели жизнеподобного волнения.
— Я понял, почему ты не хотела, чтобы я появлялся во время последних приготовлений. Я мог бы воспротивиться использованию моего портрета без разрешения.
— Ой, не переживай так за свою драгоценную маленькую частную жизнь. Никто и не поймет, что это ты.
Ники машет — еще три уникума, — и Джон с внезапным урчащим голодом хочет ее как можно скорее и как можно дольше, пока она согласится его терпеть.
— Ты должен гордиться, — говорит Марк, — позировать для великого шедевра. Я бы скупил их все. Я буду покупать все, что она будет создавать. Стану такой современный!
— Марк, первый раз, когда я спала с Джоном, он пищал Буквально. Как мышка. Я думала, он в шутку. Насколько я помню, раньше мне не удавалось заставить мужчину пищать.
Следует безудержное двустороннее веселье.
— Наверное, кровать скрипела. Я уверен, что не пищал, точно. Стонал — это может быть, ясно.
— Ты пищал, Джонни.
— Пискун, — кудахчет Марк, тряся головой. — Пискун.
Джон ретируется внутрь кафе, в туалет.
— Вы его любите? — спрашивает Марк с детской прямотой, когда Джон скрывается в кафе.
— Не вполне мой тип спутника жизни. — Ники замолкает и прихлебывает ликер. — Чуточку слишком мягкотелый. Мы просто развлекаем друг друга. Честно? Кажется, мое сердце где-то не здесь. В последнее время. Кажется. — Ники смеется и закатывает глаза — Господи, это, кажется, самая скучная фраза, какую я только говорила в жизни. Ну, а ты? Ты его любишь? Ладно, проехали. Я сейчас усну — такой скучный разговор: мы с нашими маленькими тайнами. Лучше скажи мне вот что: как молодой красивый канадец становится королевой ностальгии?
— Когда родители первый раз поймали тебя за курением, что они сделали?
— Точно не помню. Вразумляли. Картины пораженных легких. Какая же я дура, как я могу и так далее.
— Вот именно, — говорит Марк — А мои подарили мне мундштук. Из слоновой кости и эбенового дерева. Антикварный. В четырнадцать лет я каждый вечер курил вместе с родителями, надевал красный бархатный курительный халат, гетры и вставлял монокль Вот такого типа люди они были. Это они сделали меня таким.
Прибывает новый поднос с «уникумом» — любезность нетерпеливого Джона, проходившего через бар по пути в туалет.
— Ты врешь, да? — говорит Ники.
Когда возвращается Джон, они так хохочут, что Ники плачет, а Марк надсадно кашляет.
131 
