174 
Каких-то тоже, значит, бедолаг. Всем свобода, так всем, правильно.
– Но ввиду того, что я рискнул взять на себя обязанность министра юстиции раньше, чем я получил на это от вас формальное полномочие, – и закинул голову отречённую, и шейка натянулась, – я сейчас перед вами слагаю с себя обязанности товарища председателя Совета Рабочих и Солдатских Депутатов!
Не поняли, чего эт он слагает – уезжает что ль куда.
– Да держись, паря! Пустое! – кричали ему.
И тогда он прометнул очами подвижными и ещё подхлестнулся, краска в лицо вернулась:
– Но я готов вновь принять от вас это звание, если вы признаете это нужным!
– Просим! Просим! – закричали ему, захлопали. Да чего, да пусть, этот – не вредный.
И тогда он засиялся и поклонился, в разные стороны кланялся и ручки белые к груди прикладывал. И вопно так воззвал:
– Товарищи! Войдя в состав нового Временного Правительства, я остался тем же, кем я был, – я остался республиканцем!
Ну-ну.
– Я заявил Временному Правительству, что я являюсь представителем демократии! И Временное Правительство должно смотреть на меня как на выразителя требований демократии! И должно особенно считаться с теми мнениями, которые я буду отстаивать в качестве представителя демократии! Усилиями которой, демократии, и была свергнута старая нестерпимая власть!
Чего это он – непонимчиво было, но – свежой! Без занудства говорил, а – к сердцу. Одобряли его. Кто-то чего-то противу вякнул – приструнили тех, нишкни, нам – довлеет!
А он-то, сердечный, совсем как струнка дрожит, вытянулся во всю свою тонину:
– Товарищи! Время не ждёт! Дорога каждая минута! И я призываю вас к организации! К дисциплине! К оказанию поддержки нам, вашим представителям! – и готовым умереть для народа! – и отдавшим всю свою жизнь народу!
Слушали – сильно одобряли, но как второй раз про смерть помянул – так проняло, аж чуву нет.
– Да живи же! – кричат ему. Да передние руки к нему протянули, схватили, стянули, лёгкого, – и стали из рук в руки дальше к двери переколыхивать.
А весь зал кричит:
– Ура-а-а!
Передавали его не так ладно, где нога сорвётся, не подхваченная, но уж близ двери взяли прочно, там уже идти мочно, и понесли его на вынос через двери, а весь зал вослед ещё долго гудел:
– Ура-а-а! Ура-а-а!
*****
ПРОКАТИСЯ, ГРОШ, РЕБРОМ! ПОКАЖИСЬ РУБЛЕМ!
*****
326
Думали рано выехать – и близко не получилось. Во-первых, спать легли чуть не в 5 утра – и гак окаменело, что хоть вся Россия пропади, а встать невозможно. А когда встали уже не рано, и накачали себя кофеем – тут надо было несколько раз позвонить по телефону, уже не хотел Гучков появляться в Думе сегодня, там должны были давать сведение, что он ездит по казармам. Но и в первые же звонки, через Ободовского, узналась просьба вице-адмирала Непенина из Гельсингфорса: помочь навести порядок в Кронштадте, и кого назначить новым комендантом крепости вместо убитого. Ещё не объявленный военным министром, Гучков уже единодушно подразумевался таковым. Итак, надо было распорядиться, срочно, что сделать для Кронштадта, немалое по важности место, да и самого Непенина надо было поддержать.
А тем временем умоляли Александра Иваныча подождать дома, принесут на подпись воззвание Центрального военно-промышленного комитета: призыв ко всем гражданам и учреждениям России сохранять непрерывность производительного труда. Ещё никому не передав комитета, тоже и этого он не мог покинуть.
А тем временем он звонил сестре Мити Вяземского и в Кауфманскую общину. Надо бы ехать ещё попрощаться, но Дмитрий был уже без памяти. С вечера он всё спрашивал у профессора, какой орган у него задет, – и профессор честно ответил, что – никакой. А – оказался в куски у него разнесен крестец, и тазовая кость. И много крови потерял, и жить он не мог.
Между двумя телефонными звонками Гучкова и умер.
Ещё вчера самый близкий сотрудник, самый необходимый человек, – вот уже выбыл, вот уже дальше.
А тут и Марья Ильинична, вопреки всеобщей радости, была чрезвычайно мрачна, разговаривала нехотя, а надо было убедить её в важности отъезда и чтоб она по телефону отвечала правильно.
Скорей же из дому! Мрачный, Гучков вырвался и ехал с Шульгиным на Варшавский вокзал.
Натекало уже к двум часам дня, и за это время Совет рабочих депутатов десять раз мог узнать об их отъезде и помешать.
174 
