390

Измена подсекает нас хуже, чем любая внешняя беда: это – как истечение главных сил из нашего сердца, не вознаградимое никакими уже средствами.

Всю минувшую ночь паляще жгла сердце государыни измена экипажа, как-то отодвинутая чередой дневных событий, возвратилась – и жгла. И измена тех генералов или кто там был близ Государя сейчас – вместо поддержки продолжавших держать его в капкане. И – не знала она, чья ещё измена, но – многая, если отлила вся помощь повсюду, и как не стало близких, и как не стало верных, – а уж чужих и врагов хватало всегда. Да и Саблин – на каком уж таком учёте, что не мог приехать даже переодевшись, как Апраксин?

А – что с Ники? Зачем он вторую ночь во Пскове? Почему он не двинется сюда с войсками?

Людям большой энергии, какою была Александра Фёдоровна, невозможность действовать и даже знать события – источительна.

Еле заснула она часа на полтора, под утро. Утром посмотрела на себя в зеркало – как похудела и постарела в несколько дней! А сердце – ещё расширилось с болью, как бы сдвинулось. И ноги болели, еле ходила.

Но и с детьми стало хуже: воспалились и сильно болели уши, корь обещала развиваться с тяжёлыми осложнениями. Только наследник был лёгок, и Мари ещё держалась.

Неустойчивое состояние между дворцом и гарнизоном Царского Села продолжалось и после того, как депутаты Думы объехали гарнизон. Но, разумеется, защитники дворца не могли бы противостоять штурму, да нельзя было и допустить кровопролитие! Так и ходили патрулями у дворца с белыми повязками на рукавах, как нейтральная служба. А герой генерал Гротен сидел арестованный в ратуше. Такого защитника не стало!

А что будет с дворцами Павловским, Гатчинским, Петергофским, Ораниенбаумским? В любую минуту они могут быть разбиты, разграблены – и нет сил помешать.

Ничего нового не притекало, – события как остановились. Да опрокинутый Петроград уже не мог принести благой новости, разве ещё о новых и новых арестах. Телефоны молчали. Не приезжали дружественные вестники.

И день шёл, и день шёл – а из Пскова от Ники больше не было ни строчки. Офицеры уехали – достигли ли его? Ах, хоть фразу бы одну от него! Телеграмму!

Легче, что стала обо всём говорить детям открыто.

А погода стояла – солнечная, чистая, ни облачка, ни ветерка! Значит: верь и надейся.

Нашли хороший исход томительным этим часам: большую икону Божьей Матери принесли в зелёную спальню, где лежат дети, пришёл священник от Знаменья, и отслужили чудный молебен с акафистом. Очень ободрило!

Бог – над всеми, и надо жить безграничной верой в Него. Мы не знаем путей Его, ни того, как Он поможет, но Он услышит все молитвы.

Потом икону пронесли с пением и каждением черезо все комнаты. Вынесли и во двор, обошли его с пением, ладан к небу, золото иконы под солнцем. Понесли в то крыло, к Ане.

Тут узнала государыня, что во Псков собирается офицерская жена, – и сговорились, что она возьмёт письмо для Государя.

Какой выход сердцу! – можно писать!

Но – и нельзя писать много и слишком ясно: не будут ли обыскивать её по дороге? – теперь все сошли с ума.

Любимый, душа души моей, мой крошка! Ах, как моё сердце обливается кровью за тебя! Схожу с ума, не зная ничего, кроме самых гнусных слухов, которые могут довести человека до безумия, разодрать сердце. Ах, мой ангел! Бог да смилуется и да ниспошлёт тебе силу и мудрость! Он вознаградит тебя за эти безумные страдания. Всё должно быть хорошо, я не колеблюсь в вере своей. Мы все держимся, каждый скрывает свою тревогу. Слишком много на душе и сердце, невозможно писать…

Я – держусь только верой в своего мученика и ни во что не вмешиваюсь сама. У меня страх повредить что-нибудь неправильным действием, ведь нет известий от тебя. Из них , из думских, я никого не видела и ни о чём не просила, так что не верь, если тебе скажут такое, теперь все лгут.

И тут – как в подтвержденье, что все теперь неимоверно лгут, пришёл потупленный смущённый Бенкендорф, и просил разрешение передать тёмный невероятный слух.

Что ещё? – взялась государыня за сердце.

Какими-то неизвестными путями и неизвестно от кого, пришёл такой вздорный слух: что Государь вообще отказался от престола, полностью.

Ну, это уже было настолько закраине дико, что государыня даже и не расстроилась.

Писала письмо дальше.

Но перед вечером, ещё не успела окончить и отправить, – доложили ей, что приехал великий князь Павел.

  310