Да, хотелось бы ей на самом деле чувствовать такую уверенность, с которой она произнесла эти слова! Но правда заключалась в том, что любой новый дизайнер, смело отважившийся на показ коллекции, как Майкл, подвергал себя опасности. Его можно было разбить в пух и прах: для этого существовали мощные средства в очень закрытом, кастовом мире моды. Майкл ступал на территорию, уже и без того слишком перенаселенную.
Она посмотрела через зал на репортершу из журнала «Повседневная одежда для женщин» и заметила, какое злое у нее лицо. Флер вдруг поняла, что имела в виду Кисеи, когда говорила про грифов.
Зазвучала печальная музыка в ритме блюза, и Флер снова заволновалась, но уже о другом. Сложные театральные постановки, вроде той, которую она придумала для показа моделей Майкла, вышли из моды; теперь демонстрации проходили просто: подиум, манекенщицы, платья.
Снова они как бы плыли против течения. На этот раз по ее вине. Это была ее идея. Она уговорила Майкла согласиться.
Понемногу разговоры стихли, музыка зазвучала громче. Свет в зале потускнел, на сцене за подиумом зажглись огни. За прозрачным сероватым занавесом, похожим на дымку, был экран. На сцене стоял уличный фонарь, торчали пальмовые ветки, валялись сломанные жалюзи и металлические перила. Глядя на все это, зрители должны были мысленно перенестись в новоорлеанский дворец во влажную летнюю ночь.
Появились модели в дымчатых платьях. Тонкая ткань облегала грудь, локти, колени; они казались утрированно острыми, как на рисунках Томаса Харта Бентона. Они принимали невероятные позы: откидывали назад голову, тянули руку к пальмовым листьям-веерам и замирали, наклоняясь, словно ветви плакучей ивы так, что волосы спускались до пола. Зрители зашептались, украдкой оглядываясь по сторонам, желая увидеть реакцию других. Но было совершенно ясно, что никто не решится обнародовать собственное впечатление, пока не станет ясно, к чему все это.
Вдруг одна фигура отделилась от остальных и вышла в лужицу голубого света. Моргая, она смотрела на зрителей, будто пытаясь понять, можно ли довериться этим людям, потом заговорила. Она говорила о потерянной плантации, о Стэнли Ковальски, этом недоноске, за которого ее дорогая сестра вышла замуж. Голос звучал взволнованно и устало, лицо казалось измученным. Наконец девушка умолкла и протянула к собравшимся руку, словно умоляя понять ее. В зале наступила звенящая тишина, потом снова зазвучал блюз, как бы прогоняя девушку назад, к теням.
После ошарашенного молчания раздались робкие аплодисменты, потом все более энергичные. Зрители узнали монолог Бланш Дюбуа[31] , Кисеи прекрасно исполнила его. Флер почувствовала, как Чарльз с облегчением расслабился.
— Она понравилась им, да? — прошептал он.
Флер кивнула и задержала дыхание. Если бы им так же понравились работы Майкла! Как бы хорошо Кисеи ни исполнила свою роль, в конце концов не это главное. Здесь важнее всего мода.
Музыка стала более быстрой. Модели одна за другой разрушали свои статичные позы, оживали и выходили из-за прозрачного занавеса на подиум. Все были одеты в легчайшие летние платья, вызывавшие в памяти ароматы цветов, южные жаркие вечера, старые трамваи под названием «Желание». Линии платьев мягкие, женственные, без всякой вычурности, специально скроенные для женщин, уставших походить на мужчин. Ничего подобного Нью-Йорк не видел уже много лет.
Флер прислушивалась к бормотанию вокруг себя, к скрипу перьев в блокнотах, шепоту. Аплодисменты за первые несколько вещей были вежливыми, потом, по мере того как одно платье сменяло другое, они становились увереннее. Красота, придуманная и воплощенная Майклом, постепенно доходила до людей; аплодисменты становились громче, энергичнее, пока наконец не переросли в общий гул, охвативший большой зал. Флер почувствовала, как ее пальцы свело судорогой, и догадалась, что впилась ими в колено Чарли.
Когда последняя модель удалилась с подиума, Чарли длинно выдохнул.
— За эти пятнадцать Минут, кажется, я прожил целую жизнь.
Флер надела на лицо холодную уверенную улыбку и присоединилась к аплодисментам.
— Только одну, — прошептала она ему.
Были показаны еще две живые картины; вторая имела даже больший успех, чем первая. Дождливый влажный лес из «Ночи Игуаны» послужил декорацией для второго монолога Кисеи. Потом на подиум высыпали девушки в разноцветных ярких ситцевых повседневных платьицах. И наконец Кисеи изобразила потрясающую кошку Мэгги на фоне силуэта обширного изголовья медной кровати. Эта сцена стала прологом для показа экзотической коллекции платьев, украшенных перьями и бисером, вечерних туалетов, пробуждавших сладкие декадентские воспоминания. На сей раз зрители не просто аплодировали, они делали это стоя.