Особенно,... 
72 
— Прекрасно! Но мне-то уж точно не быть его женой, — надменно произнесла леди де Боулт, — в конце концов, у меня уже есть муж.
— Почему же вы тогда принимаете подарки от другого мужчины? Сомневаюсь, что королева одобрит подобное поведение, — парировала Велвет чопорно.
— Вы очень мало знаете об окружающем вас мире, госпожа де Мариско, — едко ответила леди де Боулт.
— Вы правы, мадам, но не вашему же примеру мне следовать! Я, может быть, и молода, но не настолько, чтобы не понимать всего бесстыдства вашего поведения и того, что движет лордом Гордоном.
— Да как вы смеете! — Бледное лицо Мэри де Боулт пошло от гнева пятнами, и она уже подняла руку, чтобы влепить Велвет пощечину, но в это мгновение дверь во фрейлинскую резко распахнулась.
— Где королева? — спросил Роберт Деверекс, входя в комнату с несчастным видом, всем своим существом показывая, что дело не терпит отлагательства.
— Я скажу ей, что вы здесь, — сказала Бесс Трокмортон и, схватив Велвет за руку, оттащила ее от леди де Боулт.
Девушки вдвоем вошли в королевскую спальню, где почивала Елизавета Тюдор, недавно перенесшая лихорадку.
— Ваше величество, пожалуйста, проснитесь, — произнесла Бесс, тихонечко коснувшись руки королевы. Елизавета моментально очнулась от сна.
— Да, Бесс, что там?
— Граф Эссекс со срочным сообщением. Королева села.
— Велвет, подай мне парик и помоги надеть. Бесс, дай мне еще минуту, а потом скажи графу, что я сейчас к нему выйду.
Велвет торопливо помогала королеве приладить на голове прекрасный рыжий парик. Свои волосы у королевы поредели и поседели с возрастом. Она считала, что это ей совсем не идет. Парик был данью тщеславию, с чем она с готовностью соглашалась. Как только парик был водружен на ее голову, она встала, и Велвет помогла своей повелительнице облачиться в красивый белый бархатный халат, расшитый золотыми нитями и жемчугом.
— Спасибо, дитя, — ласково прошептала Елизавета Велвет. — Я очень рада, что ты рядом со мной.
Бесс придерживала дверь открытой, пока королева проходила через нее в комнату фрейлин. Роберт Деверекс преклонил одно колено и, взяв руку королевы, поцеловал ее.
— Мадам, — сказал он низким задыхающимся голосом. — Я не знаю, как сказать вам об этом, чтобы не причинить вам боли, а причинять вам боль я просто не могу.
Елизавета Тюдор вся напряглась.
— Говорите, милорд, ибо от ваших предисловий лучше не становится.
— Я прискакал к вам от своей матери из Корнбери. Ее супруг и мой отчим, лорд Дадли, покинул этот мир четвертого сентября. Она велела, чтобы я сказал вам, что это была тихая смерть, последние его мысли были о вас, ваше величество. — Эссекс поймал подол ее платья и горячо поцеловал его. — Да простит меня Бог, что я оказался тем, кто принес вам эту весть.
В течение казавшегося бесконечным мгновения Елизавета Тюдор стояла очень тихо и оставалась спокойной. Она была белее своего платья, и Велвет испугалась, что королева умрет там, где стоит.
Потом Елизавета Тюдор глубоко вздохнула и сказала напряженным, с трудом контролируемым голосом:
— Встаньте, Эссекс. — Когда он поднялся, она продолжила:
— Я прощаю вас, ибо все равно кому-нибудь пришлось бы мне об этом сказать, и я рада, что им оказались вы. А теперь оставьте меня все! — И, повернувшись, она быстро прошла в свои покои.
— Пошли. — Бесс Трокмортон поспешила выпроводить всех из комнаты фрейлин, но оказалась недостаточно расторопной, и все услышали звуки рыданий Елизаветы Тюдор. Они были потрясены, так как никто никогда не слышал, как плачет королева.
Поговаривали, что, хотя Елизавета была очень опечалена смертью графа Лестерского, больше это событие не взволновало никого. Двор был слишком озабочен горем своей повелительницы. Королева заперлась в своих комнатах на несколько дней, постоянно плакала, глаза ее опухли и почти не открывались. Еду ей приносили на подносе прямо в ее покои, а через некоторое время уносили назад почти не тронутой. Дежурные придворные дамы, фрейлины и королевские советники собирались кучками в дворцовых коридорах, тревожно перешептываясь между собой.
Наконец, когда прошло уже несколько дней, а королева все еще была убита горем, опасения лорда Берли за здоровье королевы перевесили его уважение к желанию этой женщины побыть одной. Он служил ей более тридцати, лет и поэтому пошел на решительные действия. Барабаня в дверь ее спальни, он кричал:
72 
