76 
«Что я наделала?» — подумала Шайлер, чувствуя, как ее зрение и прочие чувства обостряются.
Сумеют ли они скрыть эту тайну от Комитета? А вдруг Оливера изгонят, обнаружив, что проводник стал фамильяром? Шайлер помнила, как Корделия говорила ей, что Аллегра вышла замуж за отца Шайлер, своего фамильяра, вопреки кодексу вампиров. Ее мать сменила одни узы на другие.
А как же теперь Джек?
Когда Оливер проснулся, Шайлер сидела за столом и смотрела на него.
— Ну, — сказал юноша, почесывая шею, где все еще саднили отметины от зубов, — думаю, это можно назвать — о пользе друзей.
Они дружно рассмеялись.
Шайлер бросила в него подушкой. Она проводила Оливера до дверей и еще раз поблагодарила. А он перед уходом поцеловал ее в губы. Быстро, едва коснувшись, но все-таки в губы.
Шайлер заперла за ним дверь. У нее было тяжело на сердце.
«Это было ошибкой».
ГЛАВА 44
Отдельная палата Аллегры ван Ален располагалась на верхнем этаже Колумбийской пресвитерианской больницы, в отдельном крыле, где размещались богатые и знаменитые пациенты, уже идущие на поправку. Комната была отделана в стиле, более уместном для лучших гостиниц города: белое итальянское постельное белье, роскошные ковры и хрустальные вазы со свежесрезанными цветами. Каждый день бригада медсестер делала Аллегре массаж и растирала ее тело, чтобы уберечь от пролежней и атрофии мышц.
Правда, сама Аллегра этого не замечала. Некогда она была самой прославленной красавицей этого города, а теперь лежала, погрузившись в сон и не замечая ничего вокруг, — женщина с прекрасным и трагическим прошлым, но без будущего. Стоявший рядом с кроватью монитор сердечной деятельности показывал, что пульс у пациентки ровный. Долгое время в палате не было слышно ничего, кроме размеренного попискивания механизма.
Лоуренс ван Ален сидел в кресле напротив кровати Аллегры. Он пришел навестить дочь впервые с момента своего возвращения. Он долго откладывал этот визит, предчувствуя, как тяжело ему будет увидеть своего ребенка в таком плачевном состоянии.
— Ох, Габриэлла, — сказал он, в конце концов. — Как же оно так получилось?
— Она тебя не слышит, — произнес Чарльз Форс, входя в комнату.
Он нес еще одну вазу с цветами. Чарльз поставил цветы на столик рядом с кроватью. Он не удивился, обнаружив здесь Лоуренса.
— Она решила не слышать, — сказал Лоуренс. — Это все ты.
— Я тут ни при чем. Она все решала сама.
— Может, и так, но все равно это твоя вина. Если бы ты не...
— Ты хочешь сказать — если бы я не спас ее во Флоренции? Если бы я тогда позволил твари добраться до нее? Тогда она не впала бы в кому? А какая была альтернатива? Позволить ей умереть? Что мне было делать? Скажи, отец!
— То, что ты сделал, было против законов вселенной. Это было ее время, Михаил. Ее время уходить.
— Не говори мне о времени! Ты понятия не имеешь, что произошло! Тебя здесь не было! — с горечью отозвался Чарльз.
Он коснулся щеки Аллегры и с нежностью погладил ее.
— Когда-нибудь она пробудится. Пробудится из любви ко мне.
— Очень прискорбно, Михаил, что ты до сих пор ничего не понял. Она никогда не будет любить тебя так, как любила прежде. Она не поймет того выбора, что сделал ты. Тебе следовало позволить ей умереть. Она никогда не простит тебя.
У Чарльза Форса задрожали плечи.
— Почему ты разговариваешь со мной, словно с несмышленым мальчишкой? Она покинула небеса только ради любви к вам с Корделией, когда вы были изгнаны.
— Да. Мы были обречены, мы, приверженцы Люцифера. Но твоя сестра принесла нам надежду. Она по собственному выбору стала одной из не-мертвых.
— А я по собственному выбору последовал за ней.
Лоуренс задумался над их древней историей. Каким давним казалось все это теперь: Люцифер, восходящий на трон, Князь небес во всей его славе, его сверкающая звезда, восходящая, прекрасная, словно солнце. Он был могущественным, как сам Бог, или так они думали во вред себе. Их страдания. Их безжалостное изгнание из рая и Габриэлла, Добродетельная, добровольно вызвавшаяся уйти с приспешниками Люцифера, чтобы принести себе подобным надежду и спасение. Она отвернулась от небес из любви к ним, а Михаил последовал за ней, потому что не смог вынести разлуки с любимой. Их двоих называли неразвращенными, потому что на них не лежал грех изгнания. Они ушли по собственной воле. Ради любви и долга.
76 
