28 
– Какая замечательная вещь, Изабелла. – Эхо карнавальных колокольчиков все еще звенело у него в голове. И она наконец-то улыбалась так, как ни разу за последние месяцы.
– Когда я была маленькой, мне всегда хотелось иметь собственную карусель. Она великолепна, не правда ли? – На мгновение ее глаза засияли почти так же ярко, как огонь. И в этот миг ему захотелось сказать: «Как и ты сама». Она была замечательной женщиной. Он ненавидел и любил ее, и она была его самым дорогим другом.
– Ты полагаешь, он позволит нам покататься на ней с ним, если мы будем очень хорошо вести себя?
Она засмеялась вместе с ним и налила себе маленький бокал красного вина. А затем, как будто вспомнив о чем-то, вскочила и побежала к елке.
– Я чуть не забыла. – Она взяла две маленькие коробочки, завернутые в золотистую бумагу, и вернулась к камину. – Это тебе.
– Если это не карусель для меня лично, то я не хочу. – И они опять рассмеялись. Но смех очень быстро затих, когда он увидел, что находится внутри. В первой коробочке оказался крошечный калькулятор, выполняющий множество операций, в серебряном футляре; он выглядел, как очень элегантный портсигар, и его можно было спрятать в карман жилета.
– Мне его прислали из Штатов. Я в нем ничего не понимаю. Но ты разберешься.
– Изабелла, ты сошла с ума!
– Не говори глупости. Мне бы следовало подарить тебе грелку для твоей язвы, но я подумала, что это будет забавнее.
Она нежно поцеловала его в щеку и подала следующую коробочку. Но на этот раз она отвернулась, устремив взгляд на огонь. И когда он открыл ее, то не мог вымолвить ни слова. Ему нечего было сказать. Это были карманные часы, которыми, как он знал, очень дорожил Амадео и почти никогда не носил, так как они были священными для него. Они принадлежали его отцу, и на задней стенке были красиво выгравированы инициалы трех поколений семьи Сан-Грегорио. А под ними он вдруг заметил свои собственные.
– Я не знаю, что сказать.
– Ничего, дорогой. Ничего не надо говорить.
– Их следовало передать Алессандро. Но она только покачала головой:
– Нет, Нардо. Они твои. – И она бесконечно долго смотрела ему в глаза. Она хотела, чтобы он знал, что, несмотря на множество разногласий между ними на работе, он был дорог ей и много значил для нее. Очень много. Он и Алессандро – это все, что у нее осталось. И Бернардо всегда будет для нее чем-то особенным. Он – ее друг, так же как он был другом Амадео. Часы должны были напоминать ему об этом и о том, что он больше чем директор «Сан-Грегорио» или человек, на которого она кричала каждый день. Вне работы он был для нее очень важным, кем-то вроде члена семьи. Он был частью ее жизни. И сейчас, когда он смотрел на нее, ее взгляд говорил ему об этом.
– Изабелла... – Его голос вдруг прозвучал неожиданно официально, и она ждала, понимая, что он глубоко тронут ее подарком. – Я должен кое-что тебе сказать. Мне давно надо было сделать это. Возможно, сейчас не время. Но я должен сказать тебе. Теперь я должен быть честным с тобой. Это... очень важно... для меня. – Он долго колебался, подбирая слова, как будто ему было очень трудно говорить, и выражение его глаз убеждало ее в этом.
– Что-нибудь не так? – Ее глаза вдруг наполнились состраданием. Казалось, он испытывает тяжкие мучения, бедняга, а она в последнее время так жестоко обращалась с ним. Что же, о Господи, он собирается сказать? Она сидела, затаив дыхание, и ждала. – Нардо... у тебя такой испуганный вид, милый. Не надо бояться. Что бы там ни было, ты можешь сказать мне. Одному Богу известно, сколько мы высказывали друг другу за все время знакомства.
Она пыталась заставить его улыбнуться, но тщетно, и впервые за все годы их знакомства он подумал, что она бесчувственная. О Боже, как она могла не знать? Но это была не бесчувственность, а слепота. Он понял это, наблюдая за ней, а затем кивнул и поставил свой бокал.
– Я боюсь. То, что я должен сказать тебе, всегда очень пугало меня. А сейчас я боюсь, что это напугает тебя. А я этого не хочу. Меньше всего мне хочется пугать тебя.
Она сидела очень тихо, наблюдая за ним и ожидая.
– Нардо... – заговорила она, протягивая к нему длинную изящную белую руку. Он взял ее и быстро сжал в своей, не отводя от нее взгляда.
– Я скажу тебе очень просто, Беллецца. Иначе нельзя. Я люблю тебя. – А затем тихо добавил: – Все эти годы.
Она чуть не подскочила при его словах, как будто ее вдруг ударило током.
– Что?
28 
