– Потому что так безопаснее. Все думают, что мы еще в Риме.
– Из-за папы? – Теперь он смотрел на нее большими грустными глазами.
– Да. Мы будем говорить, что наша фамилия Парелли. И что мы из Милана.
– Но мы ведь не из Милана, а из Рима. – Он с досадой посмотрел на мать. – И мы – ди Сан-Грегорио. Папе бы не понравилось, что мы говорим неправду.
– Мне это тоже не нравится. Но это – часть нашего секрета, Алессандро. Нам придется так поступить, но совсем ненадолго.
– Потом я смогу назвать в школе свое настоящее имя?
– Может быть, попозже. Но не сейчас, Алессандро Парелли. Наверное, они никогда и не будут обращаться к тебе по фамилии.
– Лучше бы они этого не делали. Мне она не нравится.
Изабелла чуть не рассмеялась. Скорее всего они назовут его Алессандро-макаронник, как это сделала Наташа, когда они познакомились.
– Не важно, как они станут называть тебя, милый. Ведь тебе известно, кто ты.
– Я думаю, это глупо. – Он подобрал ноги под себя и внимательно наблюдал за приятелем. Джесон усердно завязывал шнурки ботинок, которые сам только что старательно надел, но перепутал правый ботинок с левым.
– Это не глупо, Алессандро. Так надо. И я очень рассержусь, если ты кому-нибудь назовешь нашу настоящую фамилию. Если ты сделаешь это, нам придется уехать отсюда, и мы больше не сможем оставаться с тетей Наташей и Джесоном.
– Нам придется поехать домой? – с ужасом спросил он. – Я еще не успел поиграть с поездом.
– Тогда сделай так, как я говорю. Я хочу, чтобы ты пообещал мне это. Алессандро, ты обещаешь?
– Обещаю.
– Кто ты?
Он вызывающе посмотрел на нее: . – Я – Алессандро... Парелли. Из Милана.
– Правильно, милый. И помни, я люблю тебя.
До них уже долетал запах яичницы с беконом, которую жарила Хэтти. А Джесон смущенно смотрел на неправильно обутые ботинки.
– Ты перепутал правый с левым, дружок. – Изабелла присела, чтобы помочь ему. – Угадай, что будет? Алессандро сегодня пойдет в школу вместе с тобой.
– Ну да? Ой, здорово!
Изабелла объяснила ему насчет Парелли и что они – их родственники из Милана. И тут же вспомнила, что надо сказать то же самое и Алессандро.
– Я – его двоюродный брат? А почему нельзя сказать, что просто брат? – Алессандро всегда нравилась эта мысль.
– Потому что ты не говоришь по-английски, глупенький.
– А когда научусь, то смогу сказать, что мы – братья?
– Не думай об этом. Давай-ка надевай брюки. И умойся.
Через двадцать минут снизу позвонил Корбет. На мальчиках были вельветовые брюки, ботинки, рубашки и свитера, шерстяные шапочки и теплые пальто. Они быстро проглотили завтрак и ушли. Когда дверь за ними закрылась, Наташа взглянула на свою выгоревшую тенниску и вытерла руки о джинсы.
– Почему-то всегда кончается тем, что на мне остаются следы того, что он ел. Алессандро выглядит более опрятным.
– Ему хотелось сказать в школе, что он – брат Джесона, – вздохнула Изабелла.
– Думаешь, он сможет сохранить свою фамилию в тайне? – вдруг заволновалась Наташа.
– К сожалению, за последние четыре с половиной месяца он многое узнал об умении хранить тайны, благоразумии, осторожности и опасности. Он понимает, что первые три необходимы, чтобы избежать последней.
– Весьма серьезный урок для пятилетнего мальчика.
– Так же как и для тридцатидвухлетней женщины, – добавила Изабелла, и Наташа знала, что она говорит правду.
– Надеюсь, ты это помнишь, макаронная рожица. Я была не в восторге от того, что ты хочешь выходить. Алессандро – это одно, он просто никому не известный ребенок. Чего никак нельзя сказать о тебе.
– Но это можно было бы устроить.
– Что ты надумала, пойти к хирургу, сделать пластическую операцию и приобрести новое лицо?
– Не говори ерунду. Можно вести себя соответствующим образом, если хочешь, чтобы тебя не заметили. Я могу повязать шарф, надеть брюки и темное пальто.
– Темные очки, приклеить бороду и усы. Правильно. Послушай, Изабелла. Сделай мне одолжение. У меня очень слабые нервы. Если ты собираешься начать бродить по Нью-Йорку, то у меня может произойти нервный срыв. В таком случае я не смогу закончить книгу, не получу следующий аванс, авторский гонорар иссякнет, мой издатель меня уволит, а мой ребенок умрет от голода. Но Изабелла лишь смеялась, слушая ее.
– Наташа, я обожаю тебя.
– Тогда будь хорошей подругой. Сиди дома.
– Я не могу. Ради Бога, Наташа, мне нужен воздух, не говоря уж ни о чем остальном.