50 
– О, ты будешь в восторге, Богоборец, – сказал он, и я впервые в жизни понял, что Туманный Призрак всегда завидовал моей репутации. – Ты отправишься в отпуск!
Висс недовольно взглянула на сына, потом повернулась к великанам.
– Отнесите пленника в мою алхимическую лабораторию, – приказала она, – и следите, чтобы он не освободился, а то я с вас всю шкуру спущу!
Великаны с преувеличенной осторожностью понесли меня по извилистым коридорам, а Висс зашагала рядом – Ты поставил нас в затруднительное положение, Крапивник. Мы не можем ни убить тебя, ни держать в плену, ни принять твою клятву…
Должно быть, Висс заметила вспыхнувшее в моих глазах негодование и потому одарила меня мимолетной улыбкой.
– Я знаю, что ты всегда держишь слово, и лично я могла бы тебе довериться. Но мои союзники со мной не согласились.
– Клятва, данная по принуждению, и все такое прочее, – пробурчал По Шианг. – Это просто неблагоразумно – Наше решение не идеально, – продолжала Висс, – но ничего другого нам не остается. Мы бы не стали этого делать, но нам просто необходимо лет на сто вывести тебя из игры.
Тувун залился безумным смехом.
– Как тебе понравится стать человеком, а, лорд Демон?
Эта идея мне совершенно не понравилась, но я все равно не представлял себе, как они могли бы это сделать Конечно, мне можно придать человеческий облик, но ведь от этого я не сделаюсь человеком!
– Сын мой, насмехаться над поверженным врагом неприлично, даже если он повел себя по-дурацки! – одернула его Висс, тряхнув головой. – Как я уже говорила, я все еще надеюсь, что Крапивник может стать нашим союзником. Когда завершится первый этап завоевания, он будет просто бесценен!
Теперь мы оказались в комнате со сводчатым потолком и полом, выложенным плиткой. Свет проникал сюда через слуховые окна и ряд отверстий, расположенных под потолком, и потому в комнате было довольно светло, несмотря на толстые каменные стены.
На полках и стойках выстроились бутылки и реторты. Из разнообразных горшков и котлов исходили любопытные запахи.
Висс понюхала пар, шедший от большого железного котла: ни дать ни взять – молодая хозяйка, проверяющая, как там себя чувствует суп на плите. По Шианг направился туда, где над синим пламенем горелки Бунзена что-то клокотало в пробирке. Тувун же прислонился к дверному косяку и тихо хихикал себе под нос.
– Похоже, все готово, – заметила Висс. – Тувун, прекрати ржать, как придурок, и принеси сундук, окованный серебром.
– Слушаюсь, мэм! – отозвался Тувун. Видимо, вспомнил, что с его матушкой шутки плохи.
Нет, ну как же я мог забыть, что сила Висс может быть обращена и против меня? Околдовали они меня, что ли? Или опоили? Или, как сказала сама Висс, я и вправду стал жертвой собственных чувств? Я не мог найти ответа и потому чувствовал себя еще более уязвимым.
Отослав великанов и приказав им охранять лабораторию снаружи, Висс открыла сундук и принялась выставлять его содержимое на свободную полку. При виде этого зрелища мое сердце заколотилось, как у перепуганного кролика.
Чаши, бутылки, фляги, вазы, кувшины, даже один чайничек – все они были прекрасны, все являлись настоящими произведениями искусства… и все были сделаны мною. Я помнил их все: вон бутылка Девора, вон чаша, сделанная по заказу Ловкача, а вон той вазе полагалось находиться в Смитсоновском институте в Вашингтоне, федеральный округ Колумбия…
– Работы Кая Крапивника, – издевательским тоном заметил По Шианг, – известны тем, что приносят своим владельцам удачу и здоровье. Интересно, повлияет ли это на наши планы?
Висс нежно коснулась изящной вазы из розового стекла. Я полагал, что эта ваза находится в одной частной коллекции во Франции. Впрочем, поразмыслив, я понял, что последним моим сведениям об этой вазе было лет пятьдесят, никак не меньше.
– Я собирала эту коллекцию около века, Крапивник, – сказала она. – Полагаю, это самое большое собрание твоих работ, не считая, естественно, твоей собственной коллекции.
– Весьма польщен, мэм, – кое-как выдавил я. Висс пропустила мою реплику мимо ушей.
– Они прекрасны, но при этом они являются еще одним примером твоей глупости. Ты как-то сказал мне, что наполняешь каждую свою работу некой долей собственной ци. Не той ци, которую все мы умеем производить и накапливать, создавая пейзажи и все такое прочее, но твоей личной, неповторимой ци.
50 
