– Доброе утро, Анна, – чопорно промолвила мадам Маркова. – Мы ждали тебя. – Перепуганной девочке подумалось, что именно так должен был разговаривать с ней сам дьявол у врат преисподней! – Если ты хочешь остаться у нас, тебе предстоит очень и очень много и тяжело трудиться, – предупредила мадам Маркова, и Анна лишь молча кивнула, не в силах вымолвить ни слова. – Ты понимаешь, о чем идет речь? – Она говорила ясными, четкими фразами, и девочка заставила себя поднять полный ужаса взгляд. – Дай-ка я на тебя посмотрю, – велела тем временем мадам Маркова.
Она вышла из-за рабочего стола. На ней была длинная черная юбка, надетая поверх облегающего трико, и короткий черный жакет. Наряд мадам Марковой выглядел еще более черным, чем волосы. Она долго разглядывала у Анны ноги и даже не постеснялась для этого приподнять на ней юбки, но явно осталась довольна тем, что увидела. Перевела взгляд на отца девочки и кивнула:
– Мы дадим вам знать, когда убедимся окончательно, полковник. Я ведь предупреждала вас: балетом могут заниматься далеко не все.
– Она хорошая девочка, – убежденно сказал отец, и оба ее брата улыбнулись, не скрывая гордости.
– Теперь вы можете идти, – сказала мадам Маркова, отлично понимая, что ребенок находится на грани истерики.
Все трое мужчин расцеловали Анну, стараясь не замечать, что ее щеки давно стали влажными от слез. Еще минута – и они ушли, оставив наедине с женщиной, которой отныне предстояло распоряжаться ее судьбою. После их ухода в кабинете надолго воцарилась напряженная тишина: ни наставница, ни девочка не промолвили ни слова, и единственное, что можно было услышать, – подавленные всхлипывания самой Анны.
– Дитя мое, вряд ли ты сейчас захочешь мне верить, но здесь ты непременно станешь счастливой. В один прекрасный день ты поймешь, что не мечтаешь ни о какой иной жизни. – Анна подняла на мадам Маркову мрачный затравленный взгляд, и хозяйка кабинета встала, вышла из-за стола и протянула подопечной изящную ухоженную руку: – Лучше пойдем знакомиться с другими воспитанниками.
Ей не в первый раз приходилось иметь дело с такой вот малышкой. Она вообще предпочитала брать в обучение совсем маленьких детей. Чем раньше они начинали развивать в себе искру Божьего дара, тем вернее можно было превратить его в настоящий талант, когда танец становился источником и смыслом жизни, когда балерина жила только в одном мире – мире сцены – и не мечтала о чем-то ином. А в этом ребенке мадам Маркова сумела уловить нечто необычайное, некую тайную мудрость, сиявшую в глубине широко распахнутых глаз. Девочка была не просто обаятельной – она явно обладала какой-то врожденной магией, и опытная наставница не смогла сдержать довольной улыбки, когда взяла Анну за руку и снова вывела в холодный бесконечный коридор своего училища.
Они вместе прошлись по всем классам и везде задерживались, чтобы познакомиться с занимавшимися там учениками. Мадам Маркова начала со старших воспитанников, уже выступавших на сцене, – она хотела показать Анне, к чему ей следует стремиться, с каким пылом юные таланты отдаются волшебству танца, блистая при этом изысканным стилем и грацией. Затем Анну познакомили с младшими учениками – несмотря на молодость, их мастерство также не могло оставить ее равнодушной. И наконец Анна оказалась в том классе, где ей самой предстояло постигать азы хореографии и сценического искусства. Анна смотрела на своих будущих товарок с ужасом: ей казалось, что никогда в жизни она не сумеет танцевать столь же легко и свободно, как они. Бедняжка так и подскочила на месте, когда мадам Маркова вдруг громко застучала по полу нарочно захваченной с собою тростью.
Учитель, проводивший занятие, приказал классу остановиться, и мадам Маркова представила Анну и сообщила, что она приехала из Москвы, чтобы жить и учиться вместе с ними. Теперь она будет самой младшей воспитанницей в их школе – и самой по-детски непосредственной. Кропотливый труд под надзором строгих учителей уже успел наложить на облик остальных учеников отпечаток взрослой сдержанности. Самому маленькому мальчику с Украины исполнилось уже девять лет, тогда как Анне было всего семь. В классе оказалось еще несколько десятилетних девочек и одна, которой было одиннадцать. Каждая из них занималась балетом два года, а то и больше, и, чтобы сравняться с ними, Анне предстоял воистину титанический труд, однако она ничего не смогла с собой поделать и улыбнулась в ответ на их дружеские улыбки – пусть пока робко и несмело. Ей внезапно подумалось, что теперь у нее есть не только старшие братья, но и много-много сестер. И когда после второго завтрака ее повели в общую спальню, она даже сумела вообразить себя одной из этих юных балерин. Анне показали ее койку – довольно узкое и жесткое ложе.