Это была такая Laterna magica, род волшебного фонаря, взгляд из холодного севера на этот праздничный юг, взгляд, окрашенный восхищением и какой-то невероятной нежностью. И, кроме того, что эта выставка была прекрасна в художественном отношении, это еще был и документ эпохи.
Чего стоит, например, картина художника Александра Мясоедова «Карнавал в Риме».
Это замечательный документ, именно документ, потому что Мясоедов был командирован в Рим во время путешествия сюда наследника русского престола цесаревича Александра, то есть Александра Николаевича – будущего «царя-освободителя» Александра II. В традициях было посылать наследников русского престола инкогнито в заморские странствия. И Александр тут провел довольно много времени, ему тут очень нравилось. Но поскольку это был 1839 год, если не ошибаюсь, фотография, как мы понимаем, не очень была в ходу, то запечатлеть пребывание наследника поручили адъюнкту академии художеств Мясоедову, который и нарисовал эту потрясающую картину.
В наше время Римский карнавал, конечно, измельчал и празднуется на детском уровне, но тогда именно Мясоедов запечатлел его историческое великолепие.
Перед нами на картине карнавальное шествие, идущее по Via del Corso, что в переводе на русский означает Беговая улица. Это центральная улица, на которой когда-то действительно проводили бега, она вливается в площадь Венеции.
Мы видим нарядную толпу, «военной музыки оркестр», красивых юношей и девушек – нарядных, с цветами.
С правой стороны – один из римских палаццо: на балконах стоят иностранцы, которые с интересом наблюдают за этим карнавальным шествием. И вот как раз на первом плане – элегантный и благородный молодой человек, и он бросает цветок самой красивой девушке, которая возглавляет эту колонну.
Это и есть Александр Николаевич Романов, Великий князь, цесаревич.
Рядом с ним мы видим шеренгу придворных.
Я не всех там узнал, хотя надо бы, но поэт Жуковский узнаваем. Василий Жуковский – воспитатель, ментор. Он стоит в своем характерном котелке.
На другом балконе, чуть выше, видна еще одна замечательная пара – Николай Васильевич Гоголь, который лорнирует толпу, а рядом с ним княгиня Зинаида Волконская.
Интересно, что злые языки утверждают, что художник Мясоедов не получил положенных ему денег серебром, за то, что поставил на картине Гоголя выше цесаревича, что вполне в классовых традициях того времени. Сейчас эта картина в Русском музее, правда в запаснике, к сожалению.
Кстати, и Третьяковская галерея и Русский музей выглядели бы совсем иначе, если бы эти художники не ездили в Италию. Причем, заметь, ведь это бесконечная эстафета.
Боже мой, а какие тут разыгрывались драмы, интриги!
Я себе представляю седовласого русского посла с говорящей фамилией Италинский.
Князь Италинский. Именно он мирил тут всех этих художников-интриганов. Они, конечно, все были очень разные – были баловни, которых судьба носила на руках, например, Орест Кипренский, «любимец моды легкокрылой». Он тут считался русским Ван Дейком и чуть ли не русским Рафаэлем. Кипренский всегда был в окружении толпы и ореола славы.
Но все сложилось трагически: он был вынужден отсюда бежать, потому что было дело о пожаре и в этом пожаре погибла его натурщица. По совету посла он уехал. Но потом выяснилось, что в поджоге виновен слуга, и Кипренский вернулся.
Потом он опекал дочку этой натурщицы – ее звали Мариуччи. Она запечатлена на одной из картин в Русском музее. Он спрятал эту девушку куда-то в монастырь, а потом, когда ему разрешили вернуться, разыскал ее и женился.
– Красивая история!.. – мечтательно заметил я.
– Красивая, но трагическая. Знатоки говорят, что он стал увлекаться итальянским вином. Поначалу чисто эстетически – ему нравилось, как играет в лучах заходящего солнца его рубиновые струи. А потом он начал пить. И далее современники рассказывают, что Мариуччи решила его проучить и не пустила пьяного домой, а он простудился и умер.
Но, как бы то ни было, его похоронили в Риме в храме Sant’Andrea delle Fratte, похоронили русские художники, собрав деньги в русской общине.
И на могиле есть эпитафия: «В честь и в память Ореста Кипренского, самого знаменитого среди русских художников, профессора, советника Императорской Петербургской академии художеств и члена Неаполитанской академии, поставили на свои средства, живущие в Риме русские художники, архитекторы и скульпторы, оплакивая безвременно угасший светоч своего народа и столь добродетельную душу».