46 
— Выпить хотите?
Ото! В этом кабинете пить мне еще не предлагали. Я взглянула на говномер и поняла, что он зашкаливает.
Ответа Никанор Семенович ждать не стал. Грузно приподнявшись, направился к шкафу, послышался возмущенный скрип потревоженной карельской березы. Вспомнился Ревенко. У того в шкафу водка. А у этого?
— Вы, насколько мне известно, крем-ликер пьете? Или лучше банановый?
Разведка заложила точно, хотя в этой конторе крем-ликер ни с кем пить еще не приходилось. Интересно, кто стукнул?
— А может, господин прокурор города, лучше водки? «Зусмановки» или «Столпер-Плюс»?!
Он замер, затем укоризненно покачал головой:
— Водки?! Нет у меня водки. Эра Игнатьевна! Коньячку налить?
Коньяк был подан в стакане, правда, в хрустальном. На закуску — сиротливый ломтик лимона — я даже не взглянула. Пусть сам «николашку» потребляет.
— Ну, стало быть, вздрогнули, Эра Игнатьевна! И давайте без «господ прокуроров». Разговор у нас будет душевный, можно сказать, интимный…
Кажется, мне предлагали раздеваться.
Коньяк оказался хорош, но больше ничего хорошего не предвиделось.
— Вы с Ревенко говорили?
— Говорила.
Началось! Сейчас спросит о рапорте, который я еще и не собиралась писать…
— Рапорт составили?
Соврать? Ну уж нет!
— Никанор Семенович! Рапорт я не составила, но…
— И не надо.
Думаю, выражение моего лица ему понравилось. Пухлые губы вновь расцвели улыбкой.
— Да-да, любезнейшая Эра Игнатьевна, забудьте! И о деле Молитвина забудьте! Да и нет, собственно, никакого дела. И не было. И не будет.
Улыбаться в ответ я не стала. Значит, молитвинское дело отбирают. Интересно, кто?
— Простите, Никанор Семенович, неужели этим заинтересовалось ФСБ?
Глазки моргнули. Раз, затем еще раз.
— ФСБ? Да о чем вы? Я же вам ясно говорю, нет никакого дела и не было. Жил себе старичок, приболел, отвезли самовозом в «неотложку», вовремя не представили документы… А зам-главврача, известный паникер, изволил задергаться, с утра прибежал сообщать — глядь, пошли заявления соседей, бумажка за бумажкой!.. Сейчас все выяснилось.
Слова журчали струйкой, глазки щурились, улыбка бродила между щек, и я наконец поняла: надо молчать. Молчать и соглашаться. Если прокурор города говорит, что дела нет, значит, его нет. Хотя сгинувшего алкаша велели искать прокуратуре, вопиюще нарушая все подряд. Хотя следом при странных обстоятельствах и участии таракана-полковника пропал свидетель Залесский. И дальше…
— Правда, там «хвост» вырос…
— Простите? — очнулась я.
— «Хвост», — начальство мило усмехнулось. — Господа архары на квартире Залесского подрались с каким-то сержантом-жориком. Непорядок, конечно. Так вы этого жорика оформите. Года на три, чтоб неповадно было. Только не тяните.
—Ладно…
Я отвечала, не думая. Что же это творится? Может, и вправду ничего такого не было? Глупостей хватает, а к Залесскому архары могли заехать не только из-за пропавшего старика. Может, в Залесском все дело?
— Не обрадовал?
Я пожала плечами. От молитвинского дела за версту тянуло «мертвяком», так что спасибо, конечно… Память услужливо подсказала: субботние гости-дружки на квартире Залесского, один — носатый, болтливый; второй — крупный мужик с уставной ряшкой, все норовил мне честь отдать, хоть так, хоть эдак… это он, что ли, «хвост»?!
— Ну тогда я вам подарок сделаю. Завтра передадите в третью канцелярию дело Кривца…
— Что?!
Молитвинское дело отобрали, теперь Кривей. Этот мерзавец, ясен пень, не подарок, но что все это значит?
— И остаются у вас ваши священники, но с ними можно не спешить…
«Какого черта?!» — едва не вырвалось у меня, но язык вновь оказался вовремя прикушен.
Сейчас сам скажет.
— Вы Изюмского знаете?
Изюмский? Ах, да! Розовощекий болван из новеньких. Золотой зуб, золотая цепь…
— Он будет работать с вами. У него сейчас дело об убийстве, но он сам не тянет.
«То есть как?» — чуть было вновь не воззвала я, и опять успела сдержаться, хотя удивляться и вправду было чему.
Везде, во всем нашем грешном мире, «мокрые» дела для следователя — самые трудные. Везде — но не здесь. Первач-псы (они же «Егорьева стая», они же «психоз Святого Георгия») разыскивают убийцу лучше всякого инспектора. Нам остается лишь обождать, пока в морг поступит труп с характерным ей" нюшным цветом лица. И ждать приходится тридцать шесть часов — в худшем случае.
46 
