– А в этот раз знаешь – почему?! После представления сам Будда Лицедеев должен прилюдно передать свои трактаты Онъами Мотосигэ, сегунову любимцу, и объявить его своим преемником!
– Ха! Врет и не поморщится! Дзэами Дабуцу сейчас в ссылке, а если б сегун его вернул, уже б на всех перекрестках только об этом и болтали!
– Сам ты пустоязыкий враль! Ну не лично старый Дзэами, так сын его передаст, от отцовского имени!
– Какой сын?! Сын у него умер! Из могилы, что ли, встанет – трактаты передавать?!
– Старший помер – младший остался! Найдется кому…
Разумеется, Онъами уже поспешил сообщить сегуну о предстоящем после спектакля торжественном вручении. Ну а слышал это, понятное дело, не один сегун – так что слухи пошли гулять по городу, и даже те, кто на театральные представления отродясь не хаживал, с удовольствием перемывали косточки актерской братии и обсуждали грядущее событие.
Что поделаешь – столица.
Город интриг и сплетен.
В день накануне представления Мотоеси встал рано, еще до восхода солнца. Извлек из ножен меч, из футляра – маску.
Положил их рядом.
И просидел над ними почти весь день.
Когда солнце коснулось горизонта, он наконец поднялся на ноги. Сунул за пазуху отливавшую металлом маску, вложил меч в ножны – словно змея скользнула в нору; одернул латаную рясу. Ткань местами поползла, лопнула, словно разрезанная изнутри острыми стальными гранями.
Усмешка жутковатым разрезом перечеркнула отвердевшее лицо Мотоеси. Не усмешка – холод ледяной проруби; не лицо – зимняя луна. Человека здесь больше не было. Человек не сможет пройти сквозь охрану сегуна; человек не в силах свершить задуманное, ибо слаб и ничтожен.
Спасибо, отец. Ты знал, что подарить своему непутевому сыну: когда-то – жизнь, потом – меч. Твой сын теперь – меч; но он еще и твой сын.
Спасибо, несчастная нопэрапон. Ты знала, что подарить твоему убийце: сперва – боль, потом – надежду. Твой убийца теперь – боль и надежда во плоти; но он еще и твой убийца.
Убийца должен убивать.
Сегодня на представление соберется много народу.
Это хорошо.
Сегодня они увидят его представление; лучшую в их жизни «пьесу об одержимых».
А финал выйдет счастливым. Злодеи будут наказаны; все злодеи будут наказаны.
Сегодня – его день.
День его триумфа.
И день смерти, которая холодно смотрит на мир из его глазниц.
Смерть шла по дороге, в ужасе убегающей назад, и шаги ее звучали ударами погребального гонга.
5
– Эй, собрат по глупости, куда путь держишь?!
Окрик раздался с холма, полого уходившего вверх от перекрестка двух дорог, к которому как раз подходила смерть.
Смерть не обернулась.
Зато обернулись дородный торговец в летах и деревенский староста, что расположились вместе с женами и детьми неподалеку, в редком сосняке: отдохнуть на лоне природы, выпить по чашке-другой саке, полюбоваться соснами на фоне заката… А тут какой-то святой человек орет, понимаешь, как осел, отдохнуть культурно не дает… Угомонился бы, что ли, во имя всех будд прошлого и настоящего?!
Тощий монах вовсю размахивал здоровенным мечом в богато изукрашенных ножнах – красных с золотом, – даже не думая угомониться.
– Погоди, собрат, ты идешь не по тому пути! Не надо туда идти! – Он уже бегом спускался с холма, а вслед за горлопаном ковылял слепой гадатель. Цитра в чехле лупила гадателя по костлявой спине, томно постанывая, будто красавица во время игры в «облако-дождик».
Смерть не остановилась.
Она бы продолжала идти и дальше – но, увы: тощий монах возник у нее прямо на пути и загородил смерти дорогу.
– Что, дурачок, решил повеситься на воротах своего врага?
– Это не твоя забота. Дай мне пройти.
Голос смерти прозвучал глухо, словно говоривший находился не здесь, а на два посоха под землей.
– Не ходи туда. Это не твой путь! – Монах продолжал загораживать смерти дорогу. – Это вообще не путь!
– Это путь. Они умрут. Отойди в сторону, Безумное Облако. Сейчас я – смерть. Я – меч. Я – стрела на тетиве. И тетива натянута, дрожит, вырывается из пальцев. Дай мне пройти.
– Не дам! – Шутовская личина отвердела на лице монаха, морщинистом не по возрасту. – Ты не смерть и не стрела. Ты – Мотоеси, сын Будды Лицедеев. Посмотри на себя! Ты хочешь убить и быть убитым? Нет уж, эта роль – не для сына твоего отца! Я не дам тебе сыграть бездарный спектакль.
Смерть молчала.