Особенно,... 
71 
В это время внутренняя дверь отворилась, и вышел запотевший, разгоряченный Петров.
– Будет помнить, – проговорил он, обращаясь к фельдфебелю.
Фельдфебель указал глазами на Нехлюдова, и Петров замолчал, нахмурился и прошел в заднюю дверь.
«Кто будет помнить? Отчего они все так смущены? Отчего фельдфебель сделал ему какой-то знак?» – думал Нехлюдов.
– Нельзя здесь дожидаться, пожалуйте в контору, – опять обратился фельдфебель к Нехлюдову, и Нехлюдов уже хотел уходить, когда из задней двери вышел смотритель, еще более смущенный, чем его подчиненные. Он не переставая вздыхал. Увидав Нехлюдова, он обратился к надзирателю.
– Федотов, Маслову из пятой женской в контору, – сказал он.
– Пожалуйте, – обратился он к Нехлюдову. Они прошли по крутой лестнице в маленькую комнатку с одним окном, письменным столом и несколькими стульями. Смотритель сел.
– Тяжелые, тяжелые обязанности, – сказал он, обращаясь к Нехлюдову и доставая толстую папиросу.
– Вы, видно, устали, – сказал Нехлюдов.
– Устал от всей службы, очень трудные обязанности. Хочешь облегчить участь, а выходит хуже; только и думаю, как уйти: тяжелые, тяжелые обязанности.
Нехлюдов не знал, в чем особенно была для смотрителя трудность, но нынче он видел в нем какое-то особенное, возбуждающее жалость, унылое и безнадежное настроение.
– Да, я думаю, что очень тяжелые, – сказал он. – Зачем же вы исполняете эту обязанность?
– Средств не имею, семья.
– Но если вам тяжело…
– Ну, все-таки я вам скажу, по мере сил приносишь пользу, все-таки, что могу, смягчаю. Кто другой на моем месте совсем бы не так повел. Ведь это легко сказать: две тысячи с лишним человек, да каких. Надо знать, как обойтись. Тоже люди, жалеешь их. А распустить тоже нельзя.
Смотритель стал рассказывать недавний случай драки между арестантами, кончившейся убийством.
Рассказ его был прерван входом Масловой, предшествуемой надзирателем.
Нехлюдов увидал ее в дверях, когда она еще не видала смотрителя. Лицо ее было красно. Она бойко шла за надзирателем и не переставая улыбалась, покачивая головой. Увидав смотрителя, она с испуганным лицом уставилась на него, но тотчас же оправилась и бойко и весело обратилась к Нехлюдову.
– Здравствуйте, – сказала она, нараспев и улыбаясь и сильно, не так, как тот раз, встряхнув его руку.
– Я вот привез вам подписать прошение, – сказал Нехлюдов, немного удивляясь на тот бойкий вид, с которым она нынче встретила его. – Адвокат составил прошение, и надо подписать, и мы пошлем в Петербург.
– Что же, можно и подписать. Все можно, – сказала она, щуря один глаз и улыбаясь.
Нехлюдов достал из кармана сложенный лист и подошел к столу.
– Можно здесь подписать? – спросил Нехлюдов у смотрителя.
– Иди сюда, садись, – сказал смотритель, – вот тебе и перо. Умеешь грамоте?
– Когда-то знала, – сказала она и, улыбаясь, оправив юбку и рукав кофты, села за стол, неловко взяла своей маленькой энергической рукой перо и, засмеявшись, оглянулась на Нехлюдова.
Он указал ей, что и где написать.
Старательно макая и отряхивая перо, она написала свое имя.
– Больше ничего не нужно? – спросила она, глядя то на Нехлюдова, то на смотрителя и укладывая перо то на чернильницу, то на бумаги.
– Мне нужно кое-что сказать вам, – сказал Нехлюдов, взяв у нее из рук перо.
– Что же, скажите, – сказала она и вдруг, как будто о чем-то задумалась или захотела спать, стала серьезной.
Смотритель встал и вышел, и Нехлюдов остался с ней с глазу на глаз.
XLVIII
Надзиратель, приведший Маслову, присел на подоконник поодаль от стола. Для Нехлюдова наступила решительная минута. Он не переставая упрекал себя за то, что в то первое свидание не сказал ей главного – того, что он намерен жениться на ней, и теперь твердо решился сказать ей это. Она сидела по одну сторону стола, Нехлюдов сел против нее по другую. В комнате было светло, и Нехлюдов в первый раз ясно на близком расстоянии увидал ее лицо, – морщинки около глаз и губ и подпухлость глаз. И ему стало еще более, чем прежде, жалко ее.
Облокотившись на стол так, чтобы не быть слышанным надзирателем, человеком еврейского типа, с седеющими бакенбардами, сидевшим у окна, а одною ею, он сказал:
– Если прошение это не выйдет, то подадим на высочайшее имя. Сделаем все, что можно.
– Вот кабы прежде адвокат бы хороший… – перебила она его. – А то этот мой защитник дурачок совсем был. Все мне комплименты говорил, – сказала она и засмеялась. – Кабы тогда знали, что я вам знакома, другое б было. А то что? Думают все – воровка.
71 
