Цену бизнесмены назначили по рублю за экземпляр. То есть выручка всего одного дня составила пятьдесят тысяч полновесных позднесоветских рублей. Сумма была фантастической. На эти деньги тогда можно было купить целый таксопарк. Приятели боялись верить своему счастью. Обмыть удачу они решили у общего знакомого. Которого звали Борис Гребенщиков.
На тот момент монстр рок-н-ролла уже записывал какие-то альбомы в Великобритании, но официально все еще числился ночным уборщиком в бане. То есть от компании книгоиздателей по своему статусу отличался не очень сильно.
Открыв дверь, он поинтересовался:
– Как дела?
– Ничего. Мы решили заняться бизнесом.
– Вот это да! А каким?
– Мы решили издавать книжки.
– Серьезно? Тогда вы должны обязательно издать книжку, которую я как-то листал в Лондоне. Имени автора не помню. И как она называется – тоже. Но книжка очень интересная. Думаю, она принесет вам кучу бабла. Хотя, может быть, и не принесет. Но издавать ее нужно непременно. Речь там идет о маленьких человечках с мохнатыми ногами. Что-то связанное с кольцом. Обещаете издать такую книжку?
Бизнесмены скривились. После нобелевского лауреата Бродского им совсем не хотелось издавать неизвестно кем написанную хряпу про человечков с мохнатыми ногами. Но, выпив вина, слово звезде рок-н-ролла они все-таки дали. И все заработанные деньги действительно вложили в публикацию «Властелина колец».
Это принесло им золотые горы. Позже один из парней рассказывал мне:
– Всего через два месяца мы раскрутились настолько, что книжки в Москву отправляли уже железнодорожными составами. А деньги оттуда получали железнодорожными вагонами.
Самое приятное, что по тогдашним законам на Толкиена не распространялось авторское право. То есть можно было печатать его сколько влезет, а все деньги оставлять себе. Основное правило книжно
го бизнеса не сильно отличалось от того, как добывали нефть. Оно звучало так: все, что нашел, – твое. Делиться ни с кем не нужно. Собственно, по этому принципу издательский бизнес до сих пор и работает. Книжки публикуются. Деньги переходят из кармана в карман. Но автор не получает ничего.
Вскоре компания лузеров превратилась в самую блестящую компанию города. Ребята купили себе роскошные пиджаки и привыкли проводить вечера в только что открывшихся замечательных петербургских найт-клабах. Каждый вечер – в новом заведении.
Как-то один из компаньонов спросил у подсевшей к нему за столик красотки:
– Скажи, подруга, а где сегодня самое крутое место в городе?
Та ответила совершенно честно:
– Сегодня самое крутое место в городе здесь. Там, где сидишь ты.
С тех пор прошло полтора десятилетия. Именно к этим ребятам, насквозь промокший и замерзший, я шел в пятницу с утра, чтобы попросить хоть какую-нибудь работу.
3
Секретарша-мусульманка улыбнулась и сказала, что рада меня видеть. Я тоже поздоровался. Еще она спросила, хочу ли я кофе.
– Нет, спасибо. Твой директор уже на месте?
– На месте. Но, разумеется, занят. Подождешь?
– Ага.
– Посиди, хорошо? Как только директор освободится, я пропущу тебя первым, хорошо?
– Хорошо.
Приемная в издательстве была что надо. Заплатить авторам гонорар – на подобные глупости денег у издательств не бывает. Но вот на ремонт в приемной и хорошую мебель какие-то средства отыскать, похоже, удалось. Вдоль стены в ряд стояли кресла. Каждое из них стоило как небольшой сборник рассказов. На столике для удобства посетителей лежало несколько свежих журнальчиков.
Еще в приемной сидели незнакомые мне тетки. Возможно, писательницы. Вид у теток был скучающий. Ни за что не догадаешься, что сидят они тут уже больше часа и идти теткам (как и мне) больше некуда.
Я стащил куртку, сел в кресло и для начала хорошенько рассмотрел секретаршу. Новый наряд ей даже шел. У нее были белые волосы (я точно знаю, что белые), но теперь она прятала их под платок-хиджаб, а ногти красила под цвет своего мусульманского балахона.
– Давно ты вышла замуж?
– Два месяца назад.
– А ислам приняла?
– Тогда же. Перед свадьбой.
– И…
– Очень довольна! Просто очень!
– Да я не об этом.
Когда-то с секретаршей у меня были более теплые отношения, чем сегодня. Про себя я до сих пор иногда называл ее Линда… в честь Линды Лавлейс. Дело в том, что годы моей молодости пришлись на революцию. Если быть точным, то закончившиеся 1990-е были временем сразу нескольких революций, причем одна из них была сексуальной. Сегодня вспоминать о ее залпах немного неудобно, но что было, то было.