Последний раунд.
Я поставил машину напротив него, и мы постояли так минуту, лоб в лоб, глядя друг на друга. Я распахнул дверь машины, подождал. Он не открыл дверь. Я вышел, надел солнечные очки, прикрывая глаза от утреннего солнца. Он все сидел, как испуганный кролик в норе, и смотрел, как я медленно подхожу к черной «вольво».
Теперь, подойдя поближе, я видел, что машина у него не такая уж новенькая и блестящая, как я думал: порог пассажирской двери чуть заржавел и вокруг левой фары заметно, что кузов выправлен. Я видел V-мэна через тонированное стекло — в руке у него был мобильник. Я стоял и смотрел, а он поднял мобильник слабым угрожающим жестом, словно собирался звонить в полицию.
— Вылезай, — тихо сказал я.
V-мэн по ту сторону стекла покачал головой.
Я пнул ногой дверь «вольво» с такой силой, что посыпались кусочки ржавчины.
— Вылезай, — повторил я.
Окно водителя опустилось на щелочку.
— Я звоню в полицию, — высоким дрожащим голосом сказал V-мэн.
Доносилась едва слышная музыка — «Радио-два» передавало «Золотой обруч» (Фреда Пейн, 1970).
— Звони-звони, урод, — сказал я и двинул кулаком в окно.
Россыпь фальшивых алмазов. Было больно, но все равно приятно; я чувствовал, как сместились от удара костяшки кулака.
— Что, урод, хватит с тебя сексуально доминировать? Чувствуешь моральное удовлетворение?
Я не совсем то собирался сказать, но увидел, что глаза у него расширились от страха.
— Я… послушайте, у меня есть деньги, — сказал он. — Возьмите. И мобильник.
Он вытащил бумажник — черный, кожаный, как и перчатки, но рука у него так сильно дрожала, что я не мог толком этот бумажник разглядеть. Черт возьми, за кого он меня принимает?
— Ты меня подрезал, — сказал я, игнорируя протянутый бумажник. — Я никому не дам так со мной обращаться.
Вот что я должен был сказать Энни сегодня утром. Жаль, она меня сейчас не видит. Может, отвлеклась бы ненадолго от этого своего пижона-психолога.
V-мэн смотрел на меня со страхом и непониманием.
— П-подрезал? — заикаясь, повторил он.
— Да-да. — Я протянул руку в разбитое окно и открыл дверь. — А теперь я тебе что-нибудь подрежу, козел.
V-мэн все смотрел на меня остекленелыми глазами.
— У меня жена, — прошептал он, — дети…
— Врешь, — ответил я, точно зная, что он врет.
— Вру, — прошептал V-мэн.
— Тебя зовут Кейт или Кен? — спросил я.
— К-кенни.
Это объясняло игрушку на приборной доске. Теперь, глядя в машину, я видел всю его жизнь: пиджак на проволочной вешалке; дешевый «дипломат»; старая фотография блондинки (наверняка ее зовут Пенни, или Конни, или Фрэнни, что-нибудь такое) приклеена к бардачку; на зеркале заднего вида болтается освежитель воздуха «Волшебное дерево»; журнал «Арена» — украденный у коллеги — лежит на заднем сиденье, чтобы создать впечатление юности и беззаботности; и сквозь все это, запах его пота, вонь освежителя воздуха и кожаных перчаток, чувствовался знакомый, ужасный аромат — словно мочи, или обедов навынос, или невытряхнутых пепельниц и заношенного белья — аромат безнадеги, отчаяния, умирающих надежд.
— Что вы хотите со мной сделать? — прошептал V-мэн.
Меня так накрыло волной ненависти и понимания, что я почти забыл про него; я перевел взгляд и увидел его жирное, уродливое лицо, слабые глаза, редеющие волосы, расползающееся темное пятно в паху брюк от «Братьев Мосс».
Рука, которой я пробил стекло, болезненно пульсировала; я потер костяшки — конечно, очень глупо с моей стороны, мог и сломать себе что-нибудь; тем более неприятно, что другую руку я тоже ушиб, сегодня утром. Голова тоже болела; несмотря на темные очки «Рэй-бан», утреннее солнце словно било мне прямо в глаза. Мой мобильник звонил едва слышно из-за играющей по радио музыки («Золотой обруч» сменился композицией «Мы — чемпионы» группы «Куин»): должно быть, с работы звонят, хотят узнать, куда я делся, или Энни — закончить утренний разговор («Если б ты был мужчиной, Бенни, ты бы не испытывал потребности все время доказывать, что ты не лузер» — да что она вообще понимает, дура!). Но я ей показал; на этот раз я ей показал как следует, и плевать, что она грозилась позвонить в полицию, — мое терпение тоже небезгранично. И V-мэн теперь знает — дрожит на сиденье из кожзаменителя, обоняя мочу, высыхающую на пятидесятифунтовых брюках от «Братьев Мосс». Теперь ему ясно, кто в этой игре проиграл — не я.