— Но в тумане можно сбиться с пути.
— Ах, милая Глэдис, все пути ведут к одному.
— К чему же?
— К разочарованию.
— С него я начала свой жизненный путь, — со вздохом отозвалась герцогиня.
— Оно пришло к вам в герцогской короне.
— Мне надоели земляничные листья.
— Но вы их носите с подобающим достоинством.
— Только на людях.
— Смотрите, вам трудно будет обойтись без них!
— А они останутся при мне, все до единого.
— Но у Монмаута есть уши.
— Старость туга на ухо.
— Неужели он никогда не ревнует?
— Нет. Хоть бы раз приревновал!
Лорд Генри осмотрелся вокруг, словно ища чего-то.
— Чего вы ищете? — спросила герцогиня.
— Шишечку от вашей рапиры, — отвечал он. — Вы ее обронили.
Герцогиня расхохоталась.
— Но маска еще на мне.
— Из-под нее ваши глаза кажутся еще красивее, — был ответ.
Герцогиня снова рассмеялась. Зубы ее блеснули меж губ, как белые зернышки в алой мякоти плода.
А наверху, в своей спальне, лежал на диване Дориан, и каждая жилка в нем дрожала от ужаса. Жизнь внезапно стала для него невыносимым бременем. Смерть злополучного загонщика, которого подстрелили в лесу, как дикого зверя, казалась Дориану прообразом его собственного конца. Услышав слова лорда Генри, сказанные с такой циничной шутливостью, он чуть не лишился чувств.
В пять часов он позвонил слуге и распорядился, чтобы его вещи были уложены и коляска подана к половине девятого, так как он уезжает вечерним поездом в Лондон. Он твердо решил ни одной ночи не ночевать больше в Селби, этом зловещем месте, где смерть бродит и при солнечном свете, а трава в лесу обрызгана кровью.
Он написал лорду Генри записку, в которой сообщал, что едет в Лондон к врачу, и просил развлекать гостей до его возвращения. Когда он запечатывал записку, в дверь постучали, и лакей доложил, что пришел старший егерь. Дориан нахмурился, закусил губу.
— Пусть войдет, — буркнул он после минутной нерешимости. Как только егерь вошел, Дориан достал из ящика чековую книжку и положил ее перед собой.
— Вы, наверное, пришли по поводу того несчастного случая, Торнтон? — спросил он, берясь уже за перо.
— Так точно, сэр, — ответил егерь.
— Что же, этот бедняга был женат? У него есть семья? — спросил Дориан небрежно. — Если да, я их не оставлю в нужде, пошлю им денег. Сколько вы находите нужным?
— Мы не знаем, кто этот человек, сэр. Поэтому я и осмелился вас побеспокоить…
— Не знаете, кто он? — рассеянно переспросил Дориан. — Как так? Разве он не из ваших людей?
— Нет, сэр. Я его никогда в глаза не видел. Похоже, что это какой-то матрос, сэр.
Перо выпало из рук Дориана, и сердце у него вдруг замерло.
— Матрос? — переспросил он. — Вы говорите, матрос?
— Да, сэр. По всему видно. На обеих руках у него татуировка… и все такое…
— А нашли вы при нем что-нибудь? — Дориан наклонился вперед, ошеломленно глядя на егеря. — Какой-нибудь документ, из которого можно узнать его имя?
— Нет, сэр. Только немного денег и шестизарядный револьвер — больше ничего. А имя нигде не указано. Человек, видимо, приличный, но из простых. Мы думаем, что матрос.
Дориан вскочил. Мелькнула безумная надежда, и он судорожно за нее ухватился.
— Где труп? Я хочу его сейчас же увидеть.
— Он на ферме, сэр. В пустой конюшне. Люди не любят держать в доме покойника. Они говорят, что мертвец приносит несчастье.
— На ферме? Так отправляйтесь туда и ждите меня. Скажите кому-нибудь из конюхов, чтобы привел мне лошадь… Или нет, не надо. Я сам пойду в конюшню. Так будет скорее.
Не прошло и четверти часа, как Дориан Грей уже мчался галопом, во весь опор, по длинной аллее. Деревья призрачной процессией неслись мимо, и пугливые тени перебегали дорогу. Раз кобыла неожиданно свернула в сторону, к знакомой белой ограде, и чуть не сбросила седока. Он стегнул ее хлыстом по шее, и она понеслась вперед, рассекая воздух, как стрела. Камни летели из-под ее копыт.
Наконец Дориан доскакал до фермы. По двору слонялись двое рабочих. Он спрыгнул с седла и бросил поводья одному из них. В самой дальней конюшне светился огонек. Какой-то внутренний голос подсказал Дориану, что мертвец там. Он быстро подошел к дверям и взялся за щеколду.
Однако он вошел не сразу, а постоял минуту, чувствуя, что вот сейчас ему предстоит сделать открытие, которое — либо вернет ему покой, — либо испортит жизнь навсегда. Наконец он порывисто дернул дверь к себе и вошел.