Особенно,... 
60 
Пола спускалась вниз по узкой лестнице магазина «Фойлз». Она провела уже несколько часов в поисках нужных книжек, перекусила бутербродами в «Геркулесовых столпах» и сделала кой-какие покупки для Вилли по его просьбе. О чем не сочла нужным говорить Мэри, зная, что всякий, кто берется оказать услугу Вилли, вызывает у Мэри жгучую ревность. Подобного рода осмотрительность давалась Поле естественно и без рассуждений.
В руках Пола несла большую сумку с книгами да еще пакет под мышкой. Все, с делами покончено, думала она, только вопрос, куда податься с такой тяжестью? У нее оставалось еще время до отхода поезда, на котором они условились с Пирсом и Мэри ехать обратно в Дорсет. Зайду в Национальную галерею, решила она, сдам это все в гардероб и похожу посмотрю на картины. Она вышла на раскаленную людную улицу и кликнула такси. Столбик градусника ползет вверх, возвещали табло. Ожидается продолжение жары.
В картинах Пола разбиралась очень недурно, находя в них источник огромного, чистейшего и всепоглощающего наслаждения, как ни в одном другом виде искусства, хотя на самом деле несравненно лучше знала литературу. Сегодня, однако, поднимаясь по знакомым ступеням и поворачивая налево, к сладостному собранию итальянских примитивов, она не могла думать ни о чем, кроме Эрика, образ которого, вытесненный на время поисками книг, с удвоенной силой вновь овладел ее сознанием. Эрика, который медленно и неотступно надвигался на нее, ползя, подобно большой черной мухе, по поверхности земного шара. Только что от него пришла открытка, посланная из Коломбо.
Пола представила себе руки Эрика. У него были странные руки, квадратные, с очень широкими уплощенными пальцами, поросшие длинным, шелковистым, золотистого оттенка волосом — не только по тыльной стороне ладони, но вплоть до первой фаланги пальцев. Перстень с печаткой, который он обычно носил, буквально тонул в этой рыжеватой поросли. Возможно, эти руки и решили за него, что судьба ему — быть керамистом. Пола явственно ощущала запах, исходивший от его рук, прохладный скользкий запах влажной глины. Того, что Эрику давала гончарная мастерская в Чизвике, едва хватало на жизнь. Поле понравилась в нем отрешенность от житейской суеты, понравилось, как под лаской его ладоней из комка глины вырастает изделие; ей нравилась сама глина. Все это так отличало его от Ричарда! Может быть, я влюбилась в руки Эрика, думала она, может быть, влюбилась в глину. После Ричарда, с его смесью интеллектуальности и изощренной чувственности, Эрик казался ей таким основательным, естественным. А между тем, в первый раз подумалось Поле, Эрик был страшный неврастеник. Естественность его была наигранной, он лишь позировал, изображая из себя умельца-мастера — эта его вычурная блуза, эта львиная грива нечесаных золотистых волос! Эрик, большой и сильный! Что лишь усугубляло невыносимый позор сокрушительного поражения, которое он потерпел от Ричарда. Разве Эрик простит ей когда-нибудь это поражение? Что, если Эрик, мелькнула у нее догадка, возвращается, чтобы убить меня? Это, пожалуй, теперь единственное, что может вернуть ему душевный покой. Убить меня. Или — убить Ричарда.
Ричард… Пола, которая до этой минуты бесцельно переходила из одного зала в другой, остановилась как вкопанная перед полотном Бронзино «Венера, Купидон, Прихоть и Время». Любимая картина Ричарда. «Вот тебе образец истинной порнографии, — услышала она снова высокий голос Ричарда. — Единственный пример, когда на картине правдиво изображен поцелуй. Когда целуют — и не целуют. Пола, Пола, подари мне поцелуй, достойный кисти Бронзино!» Пола прошла на середину зала и села. Эту картину Бронзино Ричард облюбовал и «присвоил» давно, еще до их женитьбы. Это он заставил Полу впервые по-настоящему разглядеть ее, и она сделалась в пору его ухаживания своеобразным символом их любви — символом, с готовностью одобренным Полой как раз потому, что здесь была отчасти чуждая ей область. Картина представляла в преображенном виде чувственность Ричарда, его распутство, и Пола с коротким вздохом удивления приняла ее, как приняла и самого Ричарда. Целомудренная, холодная Пола, синий чулок, открыла в развратной натуре своего беспутного мужа райский сад невообразимых восторгов. Блаженство вне брака для Полы исключалось. И прелести брака ей довелось изведать не в переносном, а в прямом значении.
Пола сидела, глядя на картину. Стройная, удлиненная фигура нагой Венеры томно обращена к стройному нагому Купидону. Купидон склоняется над ней, поддерживая длинными пальцами левой руки ее голову, длинные пальцы его правой руки охватили ее левую грудь. Губы лишь совсем легко прикасаются к ее губам или, быть может, замерли на волоске от прикосновения. Неподвижный долгий миг, отсрочка томительной страсти, преддверие лихорадочного водоворота, что увлекает за собою в падение. На фоне гладких масок и искаженных отчаянием лиц кудрявый отрок Прихоть приближается осыпать опоенную любовным дурманом пару лепестками роз, а поверх этой сцены, предвещая конец всем милым утехам, простирает длинную мускулистую руку старый греховодник Время. «Заходила посмотреть на мою картину, Пола?» — неизменно спрашивал Ричард всякий раз, как Поле случалось побывать в галерее. Последний раз он сказал эти слова под конец их первой и единственной ссоры из-за Эрика. Произнес их в знак примирения. Она не ответила.
60 
