Последние отзывы

  112  

Трое бандитов стояли, будто замороженные, потом открыли стрельбу.

Я схватил одного из них и отдал Моне, а Квинн взял в плен оставшихся двоих, стараясь быстрее добраться до крови. В течение секунды в руках Моны билось тело, бандит хватался за нож, предпочев его прочему оружию, но она перехватила руку и отшвырнула нож прочь, и вот уже подчинила его, скорее благодаря самообладанию, чем свойственной нам силе.

Квинн действовал гибко, тихо и безупречно.

— Расскажи мне о Родриго, — сказал я беспомощному мужчине, которого держал за шею, мои пальцы сжались. Я крутанул его и вонзил свои зубы. Кто на этом острове? Босс, его мать, его женщина, это его святилище, он разорвет тебя на части… Его сердце и его кровь были мертвы. Я ничего не добился.

Свежая кровь прилила к моим глазам, воспламенила мой мозг. Я смаковал ощущения, то, как пощипывали мои руки и ноги.

Сок битвы.

— Они развратились, совершили гнусные дела^[14], - процитировал я со вздохом, когда мы подошли друг к другу.

Квинн оцепенел после пира. Мона была взвинчена.

— Они были здесь около года, — прошептала она. — Вот все, что мне удалось узнать. Но, ради Бога, где Морриган?

Мы прошли мимо вертолета и расположенного рядом строения. Внутри были двое, устроившие перерыв на кофе перед уходом. Те же мускулистые сильные руки, джинсы низко спущены на бедрах; они спокойно смотрели на меня сквозь пар, поднимавшийся над их чашками.

Я неторопливо приблизился к столу, Мона и Квинн встали у двери. Я присел.

— Вы знаете, о чем я. Где высокие люди, владевшие этим островом, до того, как его занял Родриго? Что с ними случилось?

Тот из них, который был пониже, пожал плечами и улыбнулся.

— Ты меня спрашиваешь? Я здесь не больше двух недель. Это в стиле Родриго. Спроси его самого.

Он повернулся и оценивающе посмотрел на Мону, потом с нехорошей улыбкой взглянул на меня.

Тот, который был повыше, пожал плечами.

— Молитесь, — сказал я.

После этого рокового обмена любезностями, мы направились к общественному строению, в котором располагался на первый взгляд пустующий ресторан, который был полностью освещен, на барных стульях, выставленных на отделанной розовым кафелем террасе под крытой соломой крышей и за столами, никто не сидел.

Чистая, из листовой стали кухня, сияющие огни, жужжащие, шумящие, грохочущие машины. Запах моющего с сосновым ароматом средства и мыла. Прилавки завалены подносами с грязной посудой, зловоние гниющей пищи. Пенился огромный посудомоечный автомат.

— Входите, — сказал я. — Здесь нет жизни.

Мы двинулись по направлению к необъятному палаццо.

Нам пришлось миновать нижний этаж, укомплектованный уединенными бассейнами, и здесь в полную мощь горел свет и были слышны разговоры и смех.

Я услышал, как звучит босса-нова^[15], музыка доносилась из глубин строения, мягкая и соблазнительная, пульсировавшая над приглаженными бризом песками.

В темноте, прижавшиеся к стенам номеров-люкс мы были невидимы и двигались вперед, осматривая комнату за комнатой. Всюду обнаруживались накаченные наркотиками головорезы, исполнявшие роль обслуживающего персонала, телохранителей, законченных подонков, — в соответствии с желаниями босса, — вперившиеся в свои гигантские телевизоры или болтавшие по мобильным телефонам или погруженные по пояс в воду в бассейнах.

Синие стены. Бамбуковая мебель. Их комнаты напоминали баки с мусором: кругом женские журналы, бутылки с текилой, банки с пивом, пакеты с чипсами, которые грудились на тарелках или просто были повсюду рассыпаны.

Мы отчаянно выуживали информацию о высоких существах. Наши труды не увенчались успехом.

Мой импульс был убить их всех. "Все уклонились, сделались равно непотребными; нет делающего добро, нет ни одного" — глаголет четырнадцатый псалом. Но кто я такой — святой Диего, — чтобы судить эти души, которые могут в недалеком будущем раскаяться и стать безгрешными во славу Всевышнего?

Плевать! Я жестокий хлыщ. И им придется исчезнуть, если таким образом мы сможем узнать хотя бы об одном Талтосе на этом острове.

Кроме того, другого пути, в общем-то, не было. Подозвав к себе Мону и Квинна, я уничтожал одного лакея за другим, ощущая, как с каждым ударом меня покидают силы. Я не чувствовал воодушевления. Не чувствовал азарта. Это стало вызывать отвращение, и единственным, что помогало мне выносить бойню, было отвращение к их зачерствевшим душам.

  112