24 
Как будто ты не сотворил зло снова! Ты, дьявол!
— Покорись нам обоим: мне и Крови, — сказал я. — Я хочу, чтобы ты и Квинн были безупречны, каким не был я. Я хочу, чтобы вы преодолели начальный этап без ошибок. Слышишь меня? Квинна изувечили дважды, когда подарили ему жизнь. Плохие родители. Я хочу вырвать это из его сердца.
Я почувствовал, как Квинн нежно сжал мою руку. Одобрение, несмотря на то, что я практически лежал на маленьком аппетитном вместилище любви всей его жизни, теперь трансформированном в его бессмертную спутницу.
— Кровь говорила со мной, — сказала она. Она больше не дрожала, слезы высохли, оставив следы на щеках, похожие на полоски пепла. — Она устанавливает связь, эта кровь. Я не понимала этого, пока все не кончилось. Это было так хорошо. А потом пришли мысли. Я знаю, что ты преодолел века. Ты даже практически преодолел самого себя. Ты отправился в пустыню, как Христос. Но ты не погиб, потому что у тебя очень сильная кровь. Ты боишься, что не сможешь умереть. Все, во что ты верил, разрушено. Ты говоришь себе, что для тебя не осталось иллюзий, но это не правда.
Она снова вздрогнула. Переход происходил слишком быстро для нее. И, может быть, даже для меня.
Где же этот дух? Сказать ей о нем? Нет. Все же хорошо, что она больше не могла читать мои мысли.
— У меня нет теологии, объясняющей наше существование, — сказал я. На самом деле я говорил и для Квинна тоже. — Бог терпит нас. Но что это может значить?
Она улыбнулась, почти горько.
— Но у кого есть такая теология, если разобраться?
— У многих людей. Кажется, она есть у твоего отца Кевина, — ответил я.
— У отца Кевина — христология. Это разные вещи, — заметила она.
— Ужасно ласкает мой слух, — сказал я.
— Брось. Он не сможет обратить тебя, даже если в его распоряжении будут столетия.
Я с горечью подумал о Мемнохе-дьяволе, о Боге Воплощенном, с которым я говорил. Я подумал о своих сомнениях в их реальности, о своих подозрениях, что был лишь пешкой в изощренной игре духов. Вспомнил, как выбежал на заснеженные улицы Нью-Йорка из ада, вопящего мириадами голосов тех, кто и признал, и продолжал отрицать вину, потому что всем иллюзиям я предпочел материальную, чувственную реальность. Действительно ли я не верил тому, что увидел? Или я попросту счел ту Вселенную непригодным для существования местом? Я не знал. Я хотел быть святым! Мне было страшно, я ощущал пустоту. Какова могла быть природа ее жуткого ребенка?
Я не хотел знать. Нет, хотел. Я снова заглянул ей в глаза. Я подумал о Квинне. Наконец я увидел смутные очертания смысла.
— Но у нас есть свои мифы. Даже богиня. Но сейчас для этого не время. Вы не обязаны верить всему, чему я стал свидетелем. Я могу дать вам лишь вИдение. Но мне кажется, что вИдение лучше иллюзий. И заключается оно в том, что мы можем существовать, не причиняя зла безобидным и добрым.
— Да будет наказан Творящий Зло, — сказала она с непосредственной невинностью.
— Аминь, — согласился я. — Да будет наказан Творящий Зло. И еще… Мы владеем миром. Миром, который ты хотела, когда была сумасшедшим ребенком, витающим в облаках во время своих бесконечных прогулок по Новому Орлеану, или когда, став профессиональной соблазнительницей, оставаясь при этом блестящей студенткой, сбила с пути истинного всех своих кузенов. Я знаю тебя. Дома твои силы поддерживала еда, на скорую руку, и компьютер. Да, я видел это. Твоих пьяных родителей, о присутствии которых ты благополучно забывала, теперь их имена записаны в книгу мертвых, знаю, что происходило до того, как нечто разбило твое сердце.
— Вах! — Она негромко рассмеялась. — Итак, вампиры могут произнести все это на одном дыхании. Да, все так. И ты велел мне не оглядываться назад. Ты любишь командовать.
— Мы заглянули друг другу в душу во время Темного обряда. Так обычно и происходит. Теперь мне бы хотелось вгрызться в твой маленький мозг. Ты озадачила меня. Заставила грезить. Я о многом забыл, например, о том, что все, кого я создал, заканчивают тем, что начинают меня презирать или покидают меня по другим причинам.
— Я не собираюсь покидать тебя, — сказала она. Потом нахмурила рыжие брови, маленькие веснушки рассыпались по безупречной коже, чтобы тут же поблекнуть.
— Я чувствую жажду, — произнесла она. — Так и должно быть? Я могу видеть кровь. Чувствую ее запах. Я хочу кровь.
Я вздохнул. Я бы дал ей свою, но это было неправильно. Ей следует поберечь аппетит для охоты.
24 
