— Точно, — сказала Долли. Она снова отхлебнула из бутылки.
— Лорен нацелилась найти Мэйфейр, кем бы она там ни оказалась, в Таламаске, которую она недолюбливала.
— Она знала дом, где родилась Меррик Мэйфейр, — сказала Ровен. — И она навела справки и убедилась, что Меррик по-прежнему его владелица. Она направилась в деловую часть. И что-то там ее напугало. Она позвонила мне, сказала: "Он выглядит, как дворец среди подозрительных хибар, а обитатели этих хибар боятся к нему приближаться. Я хочу, чтобы ты пошла со мной". Итак, я согласилась. Я все еще была под впечатлением от общения с Танте Оскар. Я подумала, почему бы мне не сходить в деловую часть? Мне и осталось-то только разобраться с больницей и исследовательским центром. Кто я, чтобы жаловаться на занятость?
— Долли Джин утверждала, что с нашей стороны это было глупо — не следует приближаться к Кровавым Детям, тем более, если знаешь, кто они, но если уж нам так необходимо идти, то делать это нужно после наступления сумерек. Кровавые дети выходят только ночью. Кроме того Долли Джин настояла, чтобы мы подошли точно со стороны главных ворот и постучались в парадную дверь, и чтобы вели себя пристойно — иначе можно спровоцировать кровавых детей на нас напасть.
Во время этой речи Долли Джинн беспрестанно кивала и хихикала.
— Затем мы созвонились с Танте Оскар, которая услышала звонок через дверь холодильника, и вновь прозвучала та же история. Лорен все это стало утомлять, как она любит говорить. Она заявила, что еще до совершеннолетия была сыта по горло повальным сумасшествием Мэйфейров. И предупредила, что подаст в суд на любого из нас, если мы еще раз произнесем что-то в духе "Кровавых детей". Тогда я, естественно, предложила: "Ну хорошо. Почему бы тогда нам не называть их вампирами?"
Мона расхохоталась, как и Долли Джин, которая так тряслась от смеха, что ее левый кулачок с силой стукнул по столу. Она чуть не подавилась. В конечном счете, Мона нашла утешение в хихиканье. Михаэль жестом призвал их к тишине. Ровен терпеливо ждала.
Наконец, она продолжила, обратив на меня глаза, но потом отвела взгляд.
— И вот мы вошли туда. Я не видела более заброшенной трущобы. Плиты, устилавшие садовую дорожку, плавали в грязи, само строение утопало в строительном мусоре, а сорняки так разрослись, что напоминали пшеничные поля. И тут мы увидели классический коттедж, окрашенный свежей белой краской, и ухоженный сад. Коттедж окружала высокая изгородь, были и ворота, а также звонок, в который мы позвонили, взойдя на крыльцо. Нам открыла высокая босая женщина, за ее спиной мерцал свет коридора. Это была Меррик Мэйфейр. Она знала кто мы. Это пугало. Она похвалила мой медицинский центр и поблагодарила Лорен за то, что та когда-то навещала Великую Нананну, когда та была еще полна сил. Она держала себя с нами очень мило, но не предлагала войти. Она заявила, что с ней все в порядке. Что она никуда не исчезала, а просто полюбила уединение. Я пыталась хорошенько разглядеть ее, но на меня словно нашло наваждение. Я зачарованно прислушивалась к тембру ее голоса, любовалась манерой двигаться — но все это воздвигало между нами стену. Однако опасность исходила не от ее холодного достоинства, как это могло бы быть со смертной женщиной. Дело было в ее голосе — музыкальном и сильном. Сама она будто пряталась в нем.
— Разумеется, Лорен убедила свой неподражаемо банальный ум, что все в порядке. Жалкая идиотка. Она набросилась на Таламаску, которую она предложила "вывести за черту Луизианы". Затем она разразилась обвинительной речью, перечисляя бесконечный перечень их юридических компаний в Нью-Йорке и Лондоне, что, мол, управление этих контор настроено против нее, взять, к примеру, меня и Михаэля, заклеймила нас всех сектантским сборищем, не забыв упомянуть мою неадекватность, и стала настаивать на необходимости запереть Танте Оскар дома. Тогда я схватила ее и грубо встряхнула. Это вышло случайно. Я ни с кем так раньше не обращалась. Это было ужасно. Но когда она посмела задеть Танте Оскар, я вышла из себя. Просто вышла из себя. Я сказала ей, что если она только посмеет тронуть кого-нибудь из Мэйфейров, неважно цветных или белых, я ее убью. Думаю, у меня было что-то вроде временного помрачения рассудка. С какой стати она вообразила, что имеет право так поступать? Я отскочила от нее. Я испугалась, что… сделаю с ней что-нибудь еще более ужасное. На этом все и закончилось. С тех пор она держится от меня подальше.