— Так вы желали бы видеть мою подругу? – спросила она с прелестным, подумалось мне, старосветским оттенком учтивости в кристально чистом французском.
Я представился.
— Да, – сказала она, – я заглянула в вашу карточку. Вы русский, не так ли?
— Я пришел, – пояснил я, – по весьма деликатному делу. Но прежде всего скажите, прав ли я, полагая, что мадам Граун – моя соотечественница?
— Mais oui, elle est tout se qu'il y a de plus russe[21], – отвечала она нежным звенящим голосом. – Муж ее был немец, но он говорил и по-русски.
— А, – сказал я, – прошедшее время весьма меня радует.
— Вы можете быть вполне откровенны со мной, – сказала мадам Лесерф,– деликатные дела мне по душе.
— Я состою в родстве, – продолжал я, – с английским писателем Себастьяном Найтом, скончавшимся два месяца назад; я собираюсь написать его биографию. У него был близкий друг, женщина, с которой он познакомился в Блауберге, где провел несколько времени в двадцать девятом году. Я пытаюсь найти ее. Вот почти и все.
— Quelle drôle d'histoire![22] – воскликнула она. – Какая забавная история! И что же вы хотите, чтобы она вам рассказала?
— О, все, что ей будет угодно... Но должен ли я понимать... Вы хотите сказать, что мадам Граун и есть та самая женщина?
— Весьма возможно, – сказала она, – хотя и не думаю, чтобы я когда-либо слышала от нее это имя... Как вы его назвали?
— Себастьян Найт.
— Нет. И все же это вполне возможно. Она всегда заводит друзей там, где ей случается жить. Il va sans dire[23], – прибавила она, – что вам следует поговорить с ней самой. О, я уверена, вы найдете ее очаровательной. Но что за странная история, – повторила она, с улыбкой глядя на меня. – Почему вы должны писать о нем книгу, и как случилось, что вы не знаете имени женщины?
— Себастьян Найт был довольно скрытен, – пояснил я. – А письма этой женщины, хранившиеся у него... Видите ли, он пожелал, чтобы их уничтожили после его смерти.
— Вот это правильно, – весело сказала она, – я очень его понимаю. Во что бы то ни стало сжигайте любовные письма. Прошлое превосходно горит. Хотите чашечку чаю?
— Нет, – сказал я. – Чего бы я хотел, так это узнать, когда я смогу увидеть мадам Граун.
— Скоро, – сказала мадам Лесерф. – Сейчас ее нет в Париже, но, думаю, завтра вы могли бы зайти снова. Да, полагаю, так будет вернее всего. Она может вернуться даже нынешней ночью.
— Могу ли я просить вас, – сказал я, – побольше рассказать мне о ней?
— Что же, это не трудно, – сказала мадам Лесерф. – Она прекрасная певица, знаете, цыганские песни, в этом роде. Необычайно красива. Elle fait des passions[24]. Я ужасно ее люблю и занимаю здесь комнату всякий раз, что попадаю в Париж. Кстати, вот ее фотография.
Медленно и бесшумно она пересекла толстый ковер гостиной и взяла большую обрамленную фотографию, стоявшую на пианино. С минуту я рассматривал полуотвернутое от меня удивительное лицо. Мягкая линия щек и уходящие вверх призрачные стрелы бровей показались мне очень русскими. Чуть отблескивало нижнее веко и полные, темные губы. Выражение лица представляло странную смесь мечтательности и коварства.
— Да,– сказал я, – да...
— Ну что, она? – испытующе спросила мадам Лесерф.
— Может быть, – ответил я. – Мне очень не терпится встретиться с ней.
— Я постараюсь сама все выяснить, – сказала мадам Лесерф с видом очаровательной заговорщицы. – Потому что, знаете ли, я считаю, что куда честнее писать книгу о людях, которых знаешь, чем делать из них фарш и потом притворяться, что ты сам все это состряпал!
Я поблагодарил ее и попрощался на французский манер. Ладонь у нее была удивительно маленькая, и когда я неумышленно сжал ее слишком сильно, она поморщилась, потому что на среднем пальце у нее было большое, острое кольцо. Оно и меня немного поранило.
— Завтра в это же время, – сказала она и мягко рассмеялась. Приятно спокойная дама со спокойными движениями.
Я все еще ничего не узнал, но чуял, что продвигаюсь успешно. Теперь оставалось успокоить душу касательно Лидии Богемски. Приехав по имевшемуся у меня адресу, я узнал от консьержа, что госпожа несколько месяцев как съехала. Он сказал, что она вроде бы обитает в отельчике насупротив. Там мне сообщили, что она выехала три недели назад и живет теперь на другом конце города. Я спросил у моего собеседника, как он полагает, русская ли она? Он ответил, что русская. “Привлекательная брюнетка?” – предположил я, прибегнув к старинной уловке Шерлока Хольмса. “Точно”, – ответил он, слегка меня озадачив (правильный ответ: “О, нет, уродливая блондинка”). Полчаса спустя я входил в мрачного вида дом невдалеке от тюрьмы Санте. На мой звонок вышла толстая, немолодая женщина с волнистыми ярко-оранжевыми волосами, багровыми щеками и каким-то темным пухом над крашеной губой.
21
Ну да! В ней очень много русского (франц.)
22
Какая странная история (франц.)
23
Само собой разумеется (франц.)
24
Она вызывает страсти (франц.)