159 
— Наверное, так. Но, начав врать, я уже чувствовал себя до того виноватым, что мне казалось: Джулиус может повесить на меня что угодно.
— Ты прав. Джулиус очень умен. Ты действительно начал обманывать. И я уже думал, что потерял тебя.
— Аксель, но неужели ты мог…
— Я тоже допустил промах. И должен себя винить. Нельзя было нагонять на тебя такой страх.
— Я всегда жутко боялся тебя, но это ничему не мешало и даже приятно покалывало. Но когда началась эта смесь обмана и страха, все обратилось в кошмар и начало разрастаться, так что в конце концов, казалось, я уже просто не мог сказать правду. Только твои слова в машине… когда мы ехали к Руперту, а потом то, как Джулиус не выпускал меня из воды… вдруг показало, что все лучше, чем продолжение жизни в таком аду.
— Жалко, что ты не пришел к этой мысли чуть раньше.
— Но неужели ты действительно готов был меня бросить?
— Не знаю, — ответил после секундной заминки Аксель. — Я твердо поверил, что у тебя какие-то шашни с Джулиусом. Эта картина преследовала меня, я видел ее в деталях, и все совпадало. Ты замечал, что Джулиус пользуется довольно редким дорогим американским лосьоном?
— Пожалуй, нет.
— Так вот, однажды ты вернулся, и от тебя просто несло этим лосьоном, а когда я спросил, как прошел день в музее, ты отделался общими фразами. В первый момент я не знал, что подумать, но потом это показалось неопровержимым доказательством.
— Господи, вероятно, это было тогда…
— Правильно, в тот самый день, когда вы с Джулиусом прятались за шпалерами.
— Да, мы сидели очень близко. Он даже взял меня за руку. Ой…
— Не бойся. Для меня не имеет значения, что Джулиус брал тебя за руку. Теперь не имеет. Все это очень в его стиле. Я знаю, что он проделывал это и раньше: мистифицировал людей, а потом заставлял плясать под свою дудку. Все это теперь неважно.
— Я понимал, что ты что-то подозреваешь. Но если ты в самом деле считал, что я спутался с Джулиусом, то я не понимаю, почему же ты…
— Ты не понимал и того, что я мучаюсь! Я пытался взвинтить себя до предела и потом вышвырнуть тебя вон. Но оказалось, что это очень и очень трудно.
Так, изумленно подумал Саймон, и, посмотрев в потолок, спросил:
— Еще джина, Аксель?
— Спасибо. Я опять вспомнил о Морган и Руперте. Может, нам все-таки следует что-нибудь предпринять?
— Это непросто, не зная, что именно произошло, — ответил Саймон, впервые всерьез задумываясь об этом. — Ведь, честно говоря, мне даже не поручиться, что Джулиус говорил правду. Конечно, я слышал, как они разговаривали… Ты предлагаешь пойти к Джулиусу и заставить его все объяснить?
— Не понимаю, как он мог это устроить, если он в самом деле это устроил, — задумчиво сказал Аксель. — И не могу сказать, что рвусь увидеть Джулиуса.
— Я тоже.
— Каких-нибудь других сведений у тебя нет?
— Ни единого. А ты заметил что-нибудь необычное?
— Ничего. Руперт, пожалуй, в последнее время нервничал. Но меня занимали свои заботы.
— Хильда была сегодня на грани срыва.
— Думаю, все же правильнее не вмешиваться. При появлении признаков назревающей драмы можно будет сказать два-три слова, хотя даже и это опасно. Вдруг просто проявишь нескромность или поднимешь ложную тревогу. Если там ничего не случилось, прекрасно. Если случилось, наши откровения способны принести и вред. Нет, пусть лучше они во всем разбираются сами.
— Совершенно согласен! — подхватил Саймон. — Пусть идет как идет. К нам это не имеет отношения. Аксель, милый мой Аксель, Аксель, Аксель…
— Все хорошо, малыш. Все хорошо, все хорошо!
18
— О, приветствую.
— Я вам не помешал? — спросил Джулиус.
— Нисколько, — ответил Таллис, — входите.
Стараясь ступать осторожно, Джулиус прошел за ним в кухню. Газеты, которые в прошлый раз настелил Таллис, были еще на месте, черные и как бы прорезиненные. Убрав со стульев грязные тарелки, Таллис отнес их в раковину.
— Чем это вы тут занимаетесь? — спросил, оглядев стол, Джулиус.
— Надписываю конверты.
— Зачем же так понапрасну тратить свой интеллект!
— Кто-то ведь должен этим заниматься. А с интеллектом у меня и так не густо. Садитесь, пожалуйста.
— Благодарю.
Один угол стола был завален грудой коричневых конвертов, частично уже надписанных крупным почерком Таллиса. Другой конец покрыт стопками книг и тетрадей, а на них — скрученный номер «Стейтсмена», в который сделана была попытка завернуть костистые останки копченой селедки. Сняв его, Таллис переложил сверток на пол.
159 
