Последние отзывы

  3  

Если бы к тому времени, когда старость уже вошла в жизнь Кейт, ее спросили, какой путь к ней она бы предпочла, она не задумываясь ответила бы, что именно такой и никакой иной; но выбрать именно такой вариант сама она не смогла бы, поскольку у нее не хватило бы ни опыта, ни воображения. Нет, она отнюдь не стремилась к тому, что с ней должно было случиться в недалеком будущем, хотя интуитивно чувствовала: что-то происходит! Стоя под сенью дерева с подносом в руках, она не могла отделаться от одной мысли: со мной творится что-то неладное, что именно, не понимаю.

Она поставила поднос на столик, сделанный из какого-то материала, изобретенного в последнее десятилетие. Столик выглядел как металлический, но на поверку был почти невесом, и казалось, его можно было поднять двумя пальчиками, однако стоял он вполне устойчиво и не опрокидывался, если на один конец его ставили что-нибудь тяжелое.

В выборе этого стола она не участвовала – его выбрали без нее, равно как и эти вот чашки из пластмассы, искусно имитирующей фарфор.

Женщина вышла на середину лужайки, откуда видны окна верхнего этажа, и, прежде чем крикнуть и позвать к столу мужа, перевела дух и мысленно представила себе картину, которая откроется ему, когда он, высунувшись из окна, откликнется: «Иду!»

Он увидит стоящую посреди газона женщину в белом платье с розовым шарфиком вокруг шеи и в белых туфлях.

Вот это был ее выбор, сознательный и хорошо взвешенный: ее внешность с головы до пят – воплощение утонченного вкуса и умеренности, отвечающей духу буржуазного пригорода, где она жила, и ее положению жены своего мужа. Ну и, разумеется, матери своих детей.

Платье с этикеткой «Jolie Madame» было в меру строгим и очень к лицу. Неотъемлемой частью туалета были чулки и туфли. Волосы – и здесь мы дошли до того объекта, на котором сосредоточивалась вся энергия и выдумка нашей героини, – были уложены крупными, мягкими волнами вокруг лица, где она милостиво оставила несколько веснушек – на горбинке носа и на скулах. Муж всегда говорил, что веснушки красят ее. Волосы были с рыжеватым отливом, не слишком бросавшимся, однако, в глаза. Это была здоровая, миловидная, готовая во всем пойти навстречу женщина.

Заслонившись рукой от солнца и выждав мгновенье, она позвала:

– Майкл! Майкл! Кофе!

За стеклом, в котором отражалось яркое солнце, появилось расплывчатое пятно – лицо мужа, и он крикнул в ответ:

– Идем!

Женщина вернулась к столу, осторожно ступая, чтобы не запачкать травой туфли. Будь ее воля, она бы предпочла пробежаться босиком, скинув чулки и туфли, распустив волосы, в свободном балахоне типа гавайского му-му, в сари или в саронге – в чем-нибудь этаком.

Она не позволяла себе никаких экстравагантностей ни в одежде, ни в прическе, ибо давно, когда дети были еще подростками, видела, как их шокировало, если она давала волю фантазии. Мэри Финчли, соседка, живущая в доме напротив, одевалась как бог на душу положит, не считаясь ни с мужем, ни с детьми; ребята не выносили этого и не упускали случая показать матери свое к этому отношение.

И хотя Кейт была согласна с Мэри, когда та говорила: «А с какой стати потакать их капризам, подлаживаться под их вкус? Дети не должны быть тиранами», сама Кейт всегда старалась приспособиться к своим детям. Она считала, что в подобной ситуации ее дети будут вести себя не лучше, чем дети Мэри.

Кейт расположилась в тени дерева, выставив на солнце только ноги, словно в чулках они могли загореть. Она рассматривала свой большой дом – прямоугольный, окруженный обширным садом. Как будто прощалась со всем этим – такое настроение было навеяно состоявшимся недавно у нее с мужем разговором о том, что дети скоро станут совсем взрослыми и пора подумать, не сменить ли этот громоздкий дом на что-нибудь поменьше. Может быть, купить квартиру в городе? Или приобрести на паях с друзьями – с Финчли, например, – домик, где-нибудь подальше от городского шума, и навсегда поселиться в провинции.

Кейт частенько думала об этом, но всегда как о далеком будущем.

Пока же стоял май – английское лето, непостоянное и зыбкое, преддверие осени, – а с его приходом начинались перебои в жизни семьи, этого небольшого организма, который размеренно и четко работал в южной части Лондона, точнее, в Блэкхите. Здесь ежегодно происходили взрывы – тем более сильные, чем взрослее становились дети, и организм выбрасывал вовне частицы себя, с каждым разом рассеивая их все шире и дальше по планете. Организм ежегодно как бы делал выдох поздней весной и вдох в сентябре.

  3