Особенно,... 
51 
– Извините, – пробормотала Кейт, – мне что-то нездоровится.
Она с трудом стала подниматься на ноги, и девушке пришлось ее поддержать. Тепло и забота уже стали обволакивать Кейт: о да, эта девушка знала свое дело – кто лучше Кейт мог оценить это, когда она сама еще так недавно исполняла те же обязанности.
– О, какая жалость, меня предупредили, что вы нездоровы, вы и выглядите не лучшим образом, давайте-ка я провожу вас в номер – вам, видно, следует полежать.
Такого обслуживания по высшему классу, за которое и заплачено по высшему тарифу, сразу не получишь, его приходится дожидаться – особенно в разгар лета, в августе, – но уж когда настает твоя очередь, получаешь внимание и заботу сполна.
Согретая любовью и участием, Кейт вскоре уже была в своем номере, и девушка по имени Аня, приехавшая в Англию из Австрии для совершенствования в профессии администратора отеля, которой она и без того превосходно владела, помогла Кейт раздеться, уложила ее в постель, задернула шторы, чтобы создать мягкий полумрак, заказала чай с лимоном и сухое печенье, предписала ей полный покой… и удалилась, оставив Кейт на попечение другой девушки, итальянки, такой же доброжелательной и заботливой и тоже приехавшей в Англию для дальнейшего освоения тонкостей профессии, а также для совершенствования в английском языке. Она еще не настолько преуспела в сфере обслуживания, как ее коллега Аня, ибо если всеохватывающая теплота и забота Ани распространялись на все этажи отеля, то Сильвии пока хватало всего на один этаж.
Сильвия тоже ушла, предложив с неизменной улыбкой свои услуги: пусть Кейт нажмет соответствующую кнопку на панели, как только ей что-нибудь понадобится.
Кейт осталась, наконец, одна в комнате, которая по размерам была не больше самой маленькой спальни в ее доме. Все здесь было продумано и рационально. Односпальная кровать, в которой она лежала, была такой же узкой, как и та, что Кейт и Майкл купили после свадьбы, когда они могли позволить себе лишь самую маленькую из двуспальных кроватей. Вторая, родная сестра первой, стояла параллельно на расстоянии вытянутой руки, покрытая дымчато-розовым покрывалом, с двумя небрежно брошенными поверх него подушками в розовых наволочках, которые должны были напоминать постояльцам о доме, о домашнем уюте; ни одной лишней вещицы, все практично до предела. Гардины – плотные, тоже в розовых тонах, такие обычно стираются машиной, а не вручную и после стирки не нуждаются в утюжке. Какой смысл жить в отеле, если ты все равно остаешься домашней хозяйкой? Но Кейт упорно продолжала инвентаризацию комнаты: ковер серого цвета – тоже практично, не такой маркий. Вот со стенами вышла промашка: белые обои да еще с какими-то вмятинами вроде оспин, в которые всегда забивается пыль; такие стены, наверно, надо пылесосить не менее двух раз в неделю. В номере еще стояли телевизор, радиоприемник и в изголовье кровати – панель с кнопками и переключателями.
Но тихой эту комнату отнюдь нельзя было назвать: бушевало и неистовствовало уличное движение под окнами, которые из-за погоды волей-неволей приходилось держать открытыми настежь, и, кроме того, откуда-то из конца коридора все время слышался гул голосов и взрывы смеха: по всей вероятности, там было помещение для прислуги. Так что Кейт могла оставаться в приятном полумраке, не двигаясь и не беспокоясь ни о чем… но о тишине нечего было и мечтать.
Однако это не мешало Кейт погрузиться в царство сна, пока болезнь, какой бы она ни оказалась, не оставит ее. Неужели это желтуха? Вряд ли, ведь на коже нет и намека на желтизну. Кроме того, нет и озноба, напротив, жар, точно тело ее все еще хранит палящий зной Испании. Ее лихорадило, и голова раскалывалась на части. Но с другой стороны, ее все время мутило, и было такое ощущение, что глубоко внутри все застыло, несмотря на сухой жар кожи… Только сейчас она осознала, насколько ужасным было это путешествие на тряских автобусах, в самолете и, наконец, в такси – какой-то кошмар, адский перпетуум-мобиле, а внутри – кусок льда, то и дело подкатывавший к горлу.
Стоило ей об этом подумать, как ее тут же стошнило. Потом еще раз… Держась за раковину двумя руками, она увидела в зеркале иззелена-белое лицо с двумя лихорадочно-красными пятнами на щеках и прямые пряди тусклых рыжих волос, свисающих сосульками вниз. Седина пробивалась со страшной быстротой. Черты лица заострились, скулы как-то сразу обозначились и стали резко выпирать, а кожа одрябла и повисла складками. Если бы она появилась в таком виде в той дальней испанской деревне, бедные крестьянки приняли бы ее за свою; она еле дотащилась до кровати и словно провалилась куда-то. Она услышала тихий стук в дверь и увидела склоненное над ней улыбающееся лицо Сильвии. Но не шелохнулась – она как будто погрузилась под воду, в темную пучину, где день от ночи отличался лишь направлением пучков света: если свет был непереносим для глаз и падал из окна вертикальными снопами и вдобавок с улицы раздавался шум, значит, был день, а если свет виднелся лишь горизонтальной полосой у самого пола и не так сильно слепил глаза, хотя и от него хотелось заслониться, значит, стояла ночь. Сильвия заходила часто, каждый раз принося напиток, который предписывалось подавать в таких случаях: лимонный сок со взбитым белком. Было вкусно, и Кейт сразу же в присутствии девушки выпивала его залпом… но стоило Сильвии выйти из комнаты, как Кейт бежала в туалет, и ее рвало. Ей приходилось скрывать свое состояние, так как она знала, что Сильвия приставлена к ней: администрация хочет быть уверена, что Кейт не больна чем-то таким, что может скомпрометировать отель в глазах властей, и Сильвия докладывает кому надо о состоянии Кейт – точно так же поступала бы сама Кейт на ее месте. Она не осуждала Сильвию – просто принимала меры предосторожности, чтобы скрыть от девушки, насколько часты и опустошительны у нее приступы рвоты и, что еще хуже, насколько болезненно она переносит шум. Этот неумолчный шум изматывал Кейт, все время находившуюся на грани забытья и бодрствования, обрушивался на нее как лавина, от него ломило кости во всем теле; скрежет тормозов, доносившийся с улицы, пронизывал ее до мозга костей, а многоязыкий говор и топот ног в коридоре отдавались ударами молота в зыбком мире ее сознания.
51 
