61 
— Мне кажется, ты приукрашиваешь, — сказал я.
Голос мой звучал глухо от слез, но слезы подсыхали на жарком ветру пустыни.
— А, ты разговариваешь со мной, а не цитируешь Писание, разговариваешь нормальными словами, — заметил он.
Он засмеялся, в точности подражая моему недавнему смеху, и улыбнулся почти приятной улыбкой.
— Знаешь, святые мужи почти никогда со мной не разговаривают. Они пишут длинные торжественные стихи о том, как я разговариваю с Создателем и как Он разговаривает со мной, но сами эти книжники… При робком упоминании моего имени они бегут, взвизгивая от ужаса.
— А ты так любишь, чтобы твое имя упоминали, — сказал я. — И неважно, какое это имя. Ахриман, Мастема, Сатанель, Сатана, Люцифер… ты ведь любишь, когда к тебе обращаются?
Он молчал.
— Вельзевул. Не это ли твое любимое? — И я добавил: — Повелитель мух!
— Ненавижу это имя! — крикнул он в приступе гнева. — Я не отзовусь ни на одно из этих имен!
— Ну конечно, не отзовешься. Разве какое-то имя может спасти тебя от хаоса, который есть твоя истинная цель? — спросил я. — Демон, дьявол, искуситель. Нет, не отзывайся на них. И на имя Азазель не отзывайся. Имена — то, о чем ты грезишь, имена, цели, надежды — ничего этого у тебя нет.
Я повернулся и пошел дальше.
Он поравнялся со мной.
— Почему ты со мной разговариваешь? — спросил он в ярости.
— А почему ты разговариваешь со мной?
— Знамения и чудеса, — сказал он, а его щеки жарко пылали, во всяком случае, так казалось. — Слишком много знамений и чудес окружает тебя, мой жалкий оборванный друг. И я уже разговаривал с тобой раньше. Я однажды приходил к тебе во сне.
— Я помню, — сказал я. — И в тот раз ты тоже избрал себе красивую наружность. Должно быть, это как раз то, о чем ты страстно мечтаешь.
— Ты ничего не знаешь обо мне. Ты понятия не имеешь! Я был перворожденный сын Бога, которого ты называешь своим отцом, ты, несчастный нищий!
— Осторожнее, — сказал я. — Если слишком разозлишься, можешь исчезнуть в облаке дыма.
— Это не шутки, ты, жалкий пророк, — сказал он. — Я не прихожу и не ухожу по прихоти.
— Хотя бы уйди по прихоти, — сказал я. — Этого будет довольно.
— Да ты знаешь, кто я такой на самом деле? — спросил он, и его лицо вдруг исказилось от горя. — Ладно, я тебе расскажу. Хелель бен-Шахар.
Он сказал это на иудейском.
— Утренняя звезда, — перевел я.
Я вскинул правую руку и щелкнул пальцами.
— Я видел, как ты падаешь… вот так.
Вокруг меня все взревело, песок взвихрился, словно посреди яркого дня разразилась буря, готовая смести меня со скалы.
Я ощутил, как меня уносит вверх с удивительной скоростью, и вдруг иной рев, знакомый и необъятный, оглушил меня, и я остановился на краю парапета Храма, Иерусалимского храма, под бескрайним небом, над взволнованной толпой тех, кто туда входил и выходил. Я стоял на бельведере и смотрел вниз на просторные дворы.
Шум и запахи толпы достигали моих ноздрей. Я ощущал такой сильный голод, что было больно. А во все стороны простирались крыши Иерусалима, и люди роились внизу, в сплетении узких улочек.
— Взгляни на все это, — сказал он.
— Чего ради мне глядеть? — спросил я. — На самом деле всего этого здесь нет.
— Нет? Ты в это не веришь? Ты думаешь, это наваждение?
— Ты сам — наваждение и ложь.
— Тогда бросайся вниз, прямо сейчас, с высоты. Бросайся вниз на толпу. Посмотрим, наваждение ли это. А если нет? Разве не написано: «Ангелам Своим заповедает о тебе сохранить тебя; и на руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею»?
— Да, ты с самого начала был убийцей, — сказал я. — С какой радостью ты смотрел бы, как я упаду, полечу вниз, как сломаются мои кости, как это лицо, которое ты так точно повторил, разобьется и покроется кровоподтеками. Но ты же хочешь большего? Тело ничего для тебя не значит, как бы безжалостно ты ни мучил его. Тебе нужна моя душа.
— Нет, ты ошибаешься, — сказал он тихо, придвинувшись совсем близко. — И мы на самом деле здесь, я перенес тебя сюда не наваждением и ложью, но чтобы показать то самое место, откуда ты должен был начать. Это ты утверждаешь, что ты Спаситель. Это тебя величают Сыном Давида, Князем, который поведет свой народ к победе. Это ты и твой народ превозносят твою великую силу и ее неизбежное торжество, книга за книгой, стих за стихом. Так бросайся вниз! Говорю тебе, сделай это, и пусть ангелы подхватят тебя. Пусть твоя битва начнется с соглашения между тобой и Господом, которому, как ты утверждаешь, ты служишь!
61 
