Хотя концовка довольно странная, как будто подразумевается продолжение. Но всё равно,... 
7 
— Очень немного, помимо того, конечно, что Конуэй Фицгиббон — вымышленное лицо, а Мэй-Парк — карточный домик. В Мидлендсе нет и следа такого человека или поместья, как нет их и в иных графствах Англии. И даже Устная Молва не может ничего сказать ни о нем, ни об этом месте. Да и Хранителю былых деяний сообщить было нечего.
— Кто же тогда приезжал сюда и кто эта девочка?
— Вот этого я как раз и не знаю и потому говорю, что вернулся ни с чем.
— Но кто же мне уплатит?
— Этого я тоже не могу вам сказать.
— Мне причитается за четверть: плата за полный пансион и обучение, а кроме того, за стол — она же столовалась с нами, а не с ученицами, — не унималась мисс Уилкокс. — Какая низость! Мне не по средствам подобные убытки!
— Живи мы в добрые старые времена, которых всем нам очень не хватает, — поддержал ее мистер Эллин, — вы бы просто могли выслать мисс Матильду на виргинские плантации, продать ее за соответствующую сумму и оплатить свои расходы.
— Матильда! Да еще Фицгиббон! Маленькая самозванка! Хотела бы я знать, как ее зовут по-настоящему?
— Бетти Ходж? Полли Смит? Ханна Джонс? — стал перебирать мистер Эллин.
— Нет, все-таки вы должны отдать должное моему чутью! — вскликнула мисс Уилкокс. — Поразительно, но как я ни старалась, буквально из кожи вон лезла, а все равно не смогла ее полюбить. В этих стенах ей разрешалось все, я жертвовала собой во имя принципа, старалась уделить ей максимум внимания, но вы не поверите, до чего она была мне неприятна с первой же минуты.
— Почему же не поверю? Я видел это собственными глазами.
— Что ж… это лишь доказывает, что моя интуиция редко меня подводит. Ну все, ее карта бита, час настал. Я до сих пор ни слова ей не говорила, но теперь…
— Вызовите ее сейчас, при мне, — предложил мистер Эллин. — Знает ли она обо всей этой истории? Участвует ли в сговоре? Сообщница она или орудие в чьих-то руках? Вызовите ее сейчас, пока я не ушел.
Мисс Уилкокс позвонила в колокольчик и послала за Матильдой, которая вскоре предстала перед ней с тщательно завитыми локонами, в платье, украшенном фестонами и оборками и перехваченном широким кушаком, — на все эти роскошества псевдонаследница — увы! — уже лишилась права.
— Стань там! — сурово одернула девочку мисс Уилкокс, увидев, что та направляется к камину. — Стань по ту сторону стола. Я буду спрашивать, а ты отвечай. И помни, мы хотим услышать правду. Мы не потерпим лжи.
С тех пор, как мисс Фицгиббон нашли в беспамятстве на лестнице, лицо ее было бледно, как полотно, под глазами лежали темные круги. При первых же словах, обращенных к ней враждебным тоном, она задрожала и побелела, превратившись в живое воплощение вины:
— Кто ты такая? — допрашивала мисс Уилкокс. — Что ты об этом знаешь?
Невнятный возглас вырвался у девочки — какой-то звук, в котором слышен был и страх, и нервный трепет, какой испытывает человек, когда то страшное, чего он так давно боялся, наконец настигает его.
— Держи себя в руках и, будь любезна, отвечай, — не отступалась мисс Уилкокс, которую нельзя было упрекнуть в недостатке сострадания — оно вообще не было ей свойственно. — Как твое имя? Мы знаем, что у тебя нет права называться Матильдой Фицгиббон.
Девочка молчала.
— Я требую ответа. И рано или поздно, ты сознаешься. Лучше сделай это сразу.
Допрос явно сильнейшим образом подействовал на виновную. Застыв, словно в параличе, она силилась заговорить, но, видимо, язык отказывался ей повиноваться. Мисс Уилкокс не пришла в неистовство, но ощетинилась и стала очень жесткой и настойчивой. Она заговорила громче. Ее срывающийся голос, в котором появился какойто сухой треск, казалось, резал слух и бил по нервам девочки. Были задеты интересы мисс Уилкокс, пострадал ее кошелек, мисс Уилкокс отстаивала свои права и никого и ничего перед собой не видела, кроме своей цели. Мистер Эллин считал себя, по-видимому, всего лишь наблюдателем — не двигаясь, не говоря ни слова, стоял он на каминном коврике.
Наконец обвиняемая заговорила. Тихий шепот слетел с ее уст: «О, моя голова!» Со стоном и плачем, она сжала голову руками, пошатнулась, но успела схватиться за дверь и удержалась на ногах. Иные гонители встревожились бы за преступницу и даже отказались бы, наверное, от допроса, но не такова была мисс Уилкокс. И вовсе не из-за жестокости и кровожадности, а из-за грубости, вызванной бесчувствием. Задыхаясь от гнева, она продолжала допрос.
7 
