Должен признаться, я ожидал чего-то более неприятного, но, когда она произнесла это, был так поражен, что не нашелся, что ответить.
– Именно так и сделаем, - сказала она.
– Да ты что! - воскликнул я. - Ну уж нет. Погоди минуту. На это ты не пойдешь.
– Почему?
– Более гнусного ничего и придумать нельзя. Это все равно что... все равно что... подслушивать у дверей или читать чужие письма, только гораздо хуже. Ты серьезно говоришь?
– Конечно, серьезно.
Я знал, как сильно моя жена не любит, когда ей возражают, но иногда ощущал необходимость заявить свои права, хотя и понимал, что чрезмерно при этом рискую.
– Памела, - резко возразил я, - я запрещаю тебе делать это!
Она спустила ноги с дивана.
– Артур, кем это ты прикидываешься? Я тебя просто не понимаю.
– Меня понять несложно.
– Что за чепуху ты несешь? Сколько раз ты проделывал штуки похуже этой.
– Никогда!
– О да, еще как проделывал! Что это тебе вдруг взбрело в голову, будто ты лучше меня?
– Ничего подобного я никогда не делал.
– Хорошо, мой мальчик, - сказала она и навела на меня палец, точно револьвер. - Что ты скажешь насчет твоего поведения у Милфордов в Рождество? Помнишь? Ты так смеялся, что я вынуждена была закрыть тебе рот рукой, чтобы они нас не услышали. Что скажешь?
– Это другое, - сказал я. - Это было не в нашем доме. И они не были нашими гостями.
– А какая разница?
Она сидела, глядя на меня, и подбородок ее начал презрительно подниматься.
– Ведешь себя, как эдакий напыщенный лицемер, - сказала она. - Что это с тобой происходит?
– Видишь ли, Памела, я действительно думаю, что это гнусно. Я правда так думаю.
– Но послушай, Артур. Я человек мерзкий. Да и ты тоже - где-то в глубине души. Поэтому мы и находим общий язык.
– Впервые слышу такую чепуху.
– Вот если бы ты вдруг задумал стать совершенно другим человеком тогда другое дело.
– Давай прекратим весь этот разговор, Памела.
– Послушай, - продолжала она, - если ты действительно решил измениться, то что же мне остается делать?
– Ты не понимаешь, что говоришь.
– Артур, и как только такой хороший человек, как ты, может иметь дело с гадюкой?
Я медленно опустился в кресло, стоявшее против дивана; она не спускала с меня глаз. Женщина она большая, с крупным белым лицом, и, когда она глядела на меня сурово - вот прямо как сейчас, - я, как бы это сказать?.. погружался в нее, точно утопал в ней как в ушате со сливками.
– Ты серьезно обо всей этой затее с микрофоном?
– Ну конечно. Самое время немного посмеяться. Ну же, Артур. Не будь таким деликатным.
– Это нечестно, Памела.
– Это так же честно, - она снова выставила палец, - так же честно, как и в том случае, когда ты вынул из сумочки Мэри Проберт ее письма и прочитал их от начала до конца.
– Этого нам не нужно было делать.
– Нам?
– Но ведь ты их потом тоже читала, Памела?
– Это никому нисколько не повредило. Ты тогда так сказал. А эта затея ничем не хуже.
– А как бы тебе понравилось, если бы кто-то с тобой такое проделал?
– Да как бы я могла возмущаться, если б не знала, что за моей спиной что-то происходит? Ну же, Артур. Не будь таким застенчивым.
– Мне нужно подумать.
– Может, великий радиоинженер не знает, как соединить микрофон с динамиком?
– Проще простого.
– Ну так действуй. Действуй же.
– Я подумаю и потом дам тебе ответ.
– На это у нас нет времени. Они могут явиться в любую минуту.
– Тогда я не буду этого делать. Я не хочу, чтобы меня застукали за этим занятием.
– Если они явятся, прежде чем ты закончишь, я просто попридержу их здесь. Ничего страшного. А сколько, кстати, времени?
Было почти три часа.
– Они едут из Лондона, - сказала она, - а уж отбудут никак не раньше чем после ленча. У тебя много времени.
– Куда ты намерена их поселить?
– В большую желтую комнату в конце коридора. Это ведь не слишком далеко?
– Думаю, что-то можно сделать.
– Да, и вот еще что, - сказала она, - а куда ты поставишь динамик?
– Я не говорил, что собираюсь это сделать.
– Бог ты мой! - вскричала она. - Посмотрел бы кто-нибудь на тебя. Видел бы ты свое лицо. Ты даже порозовел и весь горишь, так тебе не терпится приступить к делу. Поставь динамик к нам в спальню - почему бы и нет? Да приступай же, и поживее.