Последние отзывы

  203  

— Конечно, я не сержусь! И я вовсе не думала ничего подобного насчет Беллами… мне просто понравилось, что он упомянул о божественном откровении. И мы должны совершенствоваться в наших…

— Мы будем стремиться к совершенству! Здорово, я понимаю, о чем ты говоришь, мы достигнем его, теперь я буду стараться день и ночь, моя нога исцелится и…

— Позволь мне взглянуть на твою ногу.

Харви высунул ногу из-под одеяла. Сефтон мягко коснулась ее и помассировала, потом погладила точно кошку.

— Сеф, ей уже явно лучше. Ты знаешь, Питер придал ей новые силы в тот вечер, когда его увезли.

— Может быть, он придаст их еще раз.

— Нет, именно ты придашь их еще раз. Нам открылись самые невероятные возможности. Мы преодолеем все препятствия.

— И будем говорить друг другу правду.

— О Сефтон, мы уже говорим, мы познали друг друга, и это божественная правда… запредельного ощущения, моя прелестная возлюбленная… Я так счастлив, счастлив до безумия! Мир великолепен, он сияющий океан…

— Давай оденемся, любимый, я хочу, чтобы ты оделся.

— Мы преобразились, мы наполнены светом, я весь дрожу при виде тебя.

— Я тоже сильно волнуюсь.

— Да, сейчас я оденусь. Мы созданы друг для друга, и никто не сможет нам помешать.

— Насчет помех нам надо будет еще подумать, нам придется соблюдать осторожность.

— Сефтон, мы же можем пожениться, мы будем жить вместе.

— Придется рассказать другим.

— Что значит — другим?

— Твоей матери и моей, моим сестрам, Клементу, Беллами…

— Но при чем тут осторожность? Мне не хочется быть осторожным.

— Харви, нам надо подумать, что и как рассказать, в каком порядке, какими словами, они же удивятся, будут потрясены, возможно, огорчатся или рассердятся…

— Ох, да черт с ней, с осторожностью. Мы просто объявим им!

— Ну, к примеру, как мы скажем все Алеф?

— А что особенного, разве Алеф не обрадуется?

— Все полагали, что ты женишься на ней, и, возможно, по-прежнему строят планы. И она сама тоже. Ты любишь ее.

— О Сефтон! Да, я люблю ее как сестру! Мы понимаем друг друга, мы ведь знаем друг друга сто лет. И мы знаем, что иная любовь между нами невозможна!

— Верно, но при всем вашем понимании она, вероятно, представляла, что ты женишься на другой девушке, но не на мне.

— Ты хочешь отказаться от меня, чтобы доставить удовольствие Алеф?

— Не дразни меня.

— Я вовсе не пытаюсь тебя дразнить.

— Мне жаль, прости меня…

— Я прощаю тебя. Я люблю тебя.

— И я люблю тебя. О Харви, у меня такое странное чувство, оно такое удивительное, такое всепоглощающее… мне даже хочется плакать, вообще-то мне надо идти домой, я должна немного побыть в одиночестве.

Дома Сефтон уединилась в своей маленькой комнате, но не растянулась на красно-синем ковре, а опустилась возле кровати, склонив голову в молитвенной позе. Потом она легла на бок и обхватила руками колени. Она уже сняла юбку и переоделась в обычные вельветовые брюки. В голове ее звучал обожаемый и властный голос, и этот голос настоятельно советовал: иди по жизни налегке, не осложняй ее лишними заботами, семейными или чужими проблемами, откажись от властолюбивых планов, не выходи замуж. С замужеством заканчивается истинное восприятие жизни. Веди уединенную жизнь, одиночество является неотъемлемым состоянием для настоящего мыслителя.

«Он никогда не простит, — думала Сефтон, — будет презирать и навсегда отвернется от меня, ведь он предостерегал меня именно от двойственного влияния Эроса, этого обманщика, колдуна и софиста, изобретателя любовных зелий и ядовитых стрел. Конечно, я влюбилась и даже познала любовь, стрела Эроса пронзила меня… но что же будет дальше? Неужели я действительно полагаю, что готова посвятить свою жизнь, всю свою жизнь, только что начавшуюся осмысленную жизнь, другому человеку? Неужели я навсегда перестану быть кошкой, которая гуляет сама по себе в необузданном одиночестве? Что случилось с моей отважной самодостаточностью, которой я так радовалась, с моей убежденностью, с моей гордостью? Я сломалась при первом же испытании. Со мной произошло нечто потрясающее, нечто такое, что, по моим понятиям, никогда не должно было затронуть меня. Я становлюсь другим человеком, это новое ощущение проникло в каждую клеточку моего плененного и пораженного тела. Я забыла о собственной душе, я теряю сама себя, я пребываю в состоянии противоборства, в состоянии смятения, соглашательства, внутреннего разлада и самообмана. Я не должна превратиться в этого другого человека, в малодушно плененную и проигравшую личность. Ради чего я предала сама себя? Ради того болезненного вторжения? Я лишь сопереживала, приобщившись к его возбуждению, его восторгу, и моя любовь к нему преодолела все преграды. Могут ли такие отношения оказаться настоящими, подлинными, стать истинной жизнью, моей жизнью? Ох, как же я запуталась, мне хочется вновь вернуться в свое одиночество. Что же будет с Алеф, смирится ли с этой новостью моя дорогая сестра, к которой я всегда относилась с такой невинной и простодушной любовью? Сумею ли я понять Алеф? Ведь, возможно, она считает Харви своим верным спутником, долго и терпеливо опекаемым в ожидании наступления зрелости. Что же будет теперь, когда он почти созрел? Возможно, Алеф захочется вернуть его, и она сможет с легкостью забрать у меня Харви. Или сделанный нами непоправимый шаг разрушит счастливую детскую гармонию, в которой мы все так долго жили, окажется также губительным для жизни Алеф… но в таком случае погибнут все наши жизни! Меня еще никогда не тревожили такие ужасно мрачные мысли… неужели мне отныне всегда придется терзаться подобными мыслями? А может, бедный Харви просто захотел испытать сексуальное удовольствие и, не имея в распоряжении Алеф, воспользовался мной, сочтя подходящей заменой, своеобразной куклой, похожей на Алеф, может, он просто хотел позлить ее, вовсе не испытывая ко мне никакой любви? Что мне известно о мыслях Алеф, о тех бесконечно долгих разговорах, что она вела с Харви в мое отсутствие? Нет, я должна прекратить весь этот ужас. Мне нельзя возвращаться к Харви, надо сообщить ему, что я не смогу быть с ним, что мне придется отступить, что нам надо расстаться навсегда. Какое мучение, какая раздирающая боль, какие жуткие и злые мысли помутили мой ум… О, почему, как мог случиться весь этот ужас, навеки лишивший меня блаженного покоя и невинности? Я сейчас же напишу письмо и немедленно отвезу ему. Мне нельзя видеть его, я просто брошу письмо в ящик. Тогда я стану свободной».

  203