— Какая чепуха! — проворчала Луиза из-под залитого дождем капюшона.
Анакс уже изо всех сил тащил ее за собой, она догадывалась, как сильно врезается в его горло натянутый поводок с жестким ошейником.
— Вовсе нет, он тоже зачарован. И все это время Эрот порхает над ними, и вокруг его крыльев сияет любовная аура. Как бы мне хотелось, чтобы он спустился с небес на эту идиллию и как орел разорвал ее на кусочки! Нам нужно, чтобы кто-то разрушил это колдовство, кто-то, пришедший из другого мира. Я предупреждаю тебя, если Харви окажется геем, то моей вины в этом не будет, это будет твоя вина!
— «Я помню твоих нежных рук объятья и поцелуи пылкой страсти. Ты научил меня любить, теперь же учишь забывать о счастье» [4].
Песня звучала в исполнении Алеф и Мой. Алеф сидела за пианино, а Мой стояла прямо за спиной сестры, слегка касаясь ее плеча. Все дочери Луизы умели играть на пианино, но Алеф играла особенно хорошо. Сефтон, как обычно, ничего не слыша во время чтения, сидела на полу в дальнем углу комнаты, прислонившись спиной к стенному книжному шкафу. Она погрузилась в историческое прошлое: «Англо-датским королевством с 1017 по 1035 год правил датский король Кнут. Его сыновьям не хватало широты ума, необходимой для управления таким большим государством. Наш остров, в VIII веке способствовавший культурному развитию Европы, в период правления этого великолепного датчанина не утратил своих древних традиций, а вскоре после его смерти восстановил на троне прежнюю династию, призвав из нормандского изгнания сына Этельреда».
Анакс спал в своей корзине, закрыв длинную морду пушистым хвостом. Обычно бледная, красавица Алеф (разумеется, не знавшая косметики) слегка разрумянилась, под широким лбом с длинными и почти прямыми темными бровями сверкали задумчивые темно-карие глаза, во взгляде которых явно читались сочувствие и проницательность. Вьющиеся волосы девушки, блестящего темно-каштанового оттенка, обрамляли сужающееся книзу овальное лицо, низвергаясь волнами на длинную и тонкую бледную шею. Прямая линия ее носа практически продолжала наклон лба. Рот Алеф обычно казался увлажненным, а на губах — полной нижней и классически изогнутой верхней — часто блуждала очаровательно печальная и слегка удивленная улыбка, «лукавая, но нежно снисходительная», как однажды высказался Клемент. Сефтон находила у старшей сестры сходство с кариатидой афинского Акрополя. Эта стройная, в меру высокая девушка с длинными изящными ногами обладала чувством собственного достоинства. В обществе Алеф обычно выглядела замкнутой, горделиво отстраненной и даже высокомерной, но в кругу близких знакомых была оживленной и остроумной. Более того, светлый ум Алеф оценили и школьные учителя, и ее новые наставники. Ее поступление в университет отложили из-за сильной ангины, в прошлом году поразившей всю троицу. Возможно, постоянные напоминания о ее красоте действительно сделали Алеф слегка высокомерной, возможно, это была лишь видимость, что, хоть и лишала окружающих присутствия духа, являла собой управляемую сдержанность, за которой крылись способность к сильным увлечениям и готовность к любым неожиданностям. Обычно все чувства Алеф умело скрывались под молчаливой добротой и задумчивой проницательностью взгляда.
Сефтон была менее высокой и менее изящной, чем Алеф. Ее зеленовато-карие глаза, так называемого орехового или болотного цвета, хорошо сочетались с золотисто-каштановыми бровями и короткими, неровно остриженными рыжевато-каштановыми прямыми волосами (она сама их обрезала). С ее широких, раньше выступающих вперед зубов недавно сняли исправившую прикус золотую скобу. Ее бледной коже не хватало присущего коже Алеф матового оттенка слоновой кости, зато на ней с легкостью высыпали веснушки, совсем как у матери. Жесткая линия рта с решительно сжатыми губами придавала лицу Сефтон упрямое, задумчивое и даже, можно сказать, мрачноватое выражение, сохранявшее долю аскетизма даже во время сна. Она носила очки для чтения и умела стоять на голове. По общему мнению, Сефтон чересчур увлекалась книгами, одержимо стремясь к знаниям. Она готовилась к сдаче экзаменов, и ее интересовали только серьезные разговоры. Девушка обладала звучным голосом, хорошим слухом и, как и сестры, хорошо пела. Не обращая внимания на наряды, она запросто носила потрепанные, купленные на распродажах вельветовые куртки и брюки, дешевые мужские рубашки. Скрытная и немногословная Сефтон, по мнению ее семьи, являлась той самой кошкой, что гуляет сама по себе в необузданном одиночестве.