65 
Мэри уже не переживала так из-за Алана. Она размышляла. Возможно, смысл любви в том, чтобы заключить всех людей на земле в один общий круг, круг, который часто разрывается то тут, то там, но неизменно стремится сохранить свою целостность. Она всегда будет среди тех людей, которые возьмутся за руки, чтобы укрыть и защитить Алана, и она надеется, что Алан тоже останется одним из тех, кто вместе с другими оградит ее от угрозы. Так и должно быть, хотя, конечно, круг этот всегда останется уязвимым, в нем повсюду будут встречаться разомкнутые или выпавшие звенья, из-за чего многие руки не встретят других рук, за которые им можно было бы взяться. Она решила сразу пойти в комнату Алана, рассказать ему обо всем этом и посмотреть, согласится ли он с ней.
На детской площадке оставалось всего несколько ребят. Почти невидимые, они окликали и подзывали друг друга, напоминая растворяющихся в сумерках призраков. Скоро они окажутся в тепле и безопасности, будут пить чай за окнами домов других людей. Мэри, которой вдруг стало зябко в белой юбочке и свитере, поспешно взбежала вверх по лестнице.
Она вошла в комнату Алана сразу, без стука. В полумраке стояла тишина, и никого не было видно.
— Алан? — позвала она.
Последние угасающие лучи осветили какие-то бумаги, разбросанные на столе. Уже повернувшись, чтобы уйти, Мэри заметила Алана, который стоял в углу, отвернувшись лицом к стене. Зачем это он?
— Алан, я… — начала было она, направляясь к нему.
И тут она увидела, что это не Алан. Как это могло быть? Это был кто-то гораздо выше Алана… Она замешкалась. Может, Алан встал на что-то. С чего бы это? Она приблизилась. Он что, стоит на кровати или на стуле? Кровать была слишком далеко, а стул валялся тут же, опрокинутый. Мэри протянула руку и дотронулась до его плеча. Он обернулся. Но не так, как это обычно делают люди. Его шея была затянута поясом от халата.
На столе Алан оставил записку. Речь там шла исключительно о его волосах.
* * *
Бедный Алан. Несчастная душа.
Всем молодым кажется, что они успеют покончить жизнь самоубийством, прежде чем состарятся. Но они почти никогда так и не доходят до дела. Они просто не испытывают особого желания идти на такой серьезный шаг. В юности мы смотрим в будущее, и время для нас теряется в дымке где-то в области двадцати пяти. Мне старость не грозит, говоришь ты. Но это неправда. Грозит, да еще как. В конечном итоге она и тебя настигнет.
Как часто мысль о самоубийстве приходит тебе в голову? Каждый день? Раз в неделю? Уже почти никогда? Вероятно, это зависит от того, сколько тебе лет. Старость требует силы духа, но для самоубийства его требуется гораздо больше. Ведь это крайне рисковое мероприятие. В тот вечер юный Алан должен был набраться недюжинного мужества. Ему повезло, что он был так молод. Иначе у него ничего бы не вышло.
Старость — это когда ты понимаешь, что жизнь убога, но у тебя, кроме нее, ничего и нет. Сама смерть — просто смехотворна, она отнимает лишь мгновенье. Не успеешь еще ничего сообразить, а ее уже и след простыл — насколько нам известно.
Конечно, я задумывался о самоубийстве. И не раз. Порой я целыми днями только о нем и думаю. Естественно, я не могу всерьез рассматривать этот вопрос, пока не разобрался по счетам с Мэри. К тому же я для него уже немного староват. Для меня эта затея уже попахивает излишним романтизмом. Я имею в виду, оно не очень-то практично, самоубийство, ведь так?
Сегодня это проделывают все раньше и раньше — в восемнадцать, в пятнадцать, в десять лет. Сейчас пресыщение жизнью наступает так быстро. Молодость — вот самое подходящее для самоубийства время. Жалею ли я, что не совершил его раньше, в старые добрые времена моей юности? Да пожалуй, что нет. Жизнь убога, но другого-то ничего нет — насколько
нам с вами известно.
* * *
Первое, что пришлось Мэри сделать в связи с самоубийством Алана, — дать показания.
— Это всего лишь формальность, — беззвучно рыская по комнате, успокаивал потертый жизнью полицейский, которому испортили выходной, — Понятное дело, вы не обязаны ничего рассказывать, но по моему опыту… как правило… Хотя, по правде сказать, я такими делами вообще-то не занимаюсь.
Мэри сидела, бессмысленно уставившись через стол на потерянное, мокрое от слез лицо Расса. Она совершенно не представляла, что должна рассказать.
— Хорошо, что мы тут имеем? — задумчиво произнес полицейский, дергая себя за ухо.
65 
