Адриана продолжала смотреть на рисунок, но она уже не видела его. Перед глазами возникла формула, явившаяся ей в том странном полусне-полуяви, когда она таким необыкновенным образом сотворила из пустоты свою обожженную руку.
Это была формула гармонии.
Ее бросило в жар, она забегала по комнате. Нашла маленький столик, на нем чернила и перо, но бумаги не было, она выдвинула все ящики и высыпала их содержимое на пол. Адриана рылась в книгах в надежде обнаружить хоть какой-нибудь клочок, в отчаянных поисках ее взгляд наткнулся на роман Скюдери «Знаменитые женщины». Мрачно усмехнувшись, она открыла книгу, вырвала страницу, на которой было много пустого места, и начала писать. Когда она исписала эту страницу, ей попалась на глаза еще одна совершенно бесполезная книга – «Поликсандра». Она и оттуда выдрала страницу и продолжила работу. Сердце ее учащенно билось, ее охватила страсть, сродни той, с какой она любила Николаса, страсть, подобная симфонии. К горлу подкатывались слезы, когда к ней возвращалось давно забытое возбуждение – видеть, открывать, понимать.
Вошла служанка, и Адриана почти закричала и отослала ее прочь. Затем пришла няня и спросила, не желает ли она видеть сына, но и ее Адриана выставила за дверь. За окнами стемнело, в двери вновь постучали, и Адриана нехотя повернула лицо к непрошеному гостю.
Тряхнув головой и возвращая себя к реальности, она увидела д'Аргенсона.
– Вы так напугали слуг, – сказал он, внимательно глядя на нее.
– Прошу прощения, кажется, я слишком увлеклась работой.
– Ах, вот как. Я не думал, что отобрать несколько книг такое сложное дело, но я так мало понимаю в науке. Если это слишком обременительное занятие…
– Нет, это не обременительное занятие, – ответила Адриана. – Просто одна из книг натолкнула меня на интересную мысль, и я решила ее записать, пока она не исчезла.
– Научная мысль? – спросил он слегка удивленно, но без излишнего изумления.
– Да… – Она на мгновение замолчала, а потом ответила так, как сделала бы во времена своего пребывания в Версале: – Это касается моих личных научных интересов.
– Правда? А я слишком далек от науки. Я преклоняюсь перед вами, если вы понимаете, что написано хотя бы в сотне хранящихся здесь книг. – Он склонил голову. – Смею надеяться, что я своим вторжением не нанес непоправимого ущерба науке. У меня была на то уважительная причина. Мадемуазель Креси желает вас видеть.
– Вероника? Она пришла в себя?
– Рад подтвердить это.
– Благодарю вас за добрую весть, – сказала Адриана.
Она была рада, что ее признание в любви к науке не привело д'Аргенсона в замешательство и не огорчило его. Повинуясь порыву, она приподнялась на цыпочках и поцеловала его в свернутый набок кончик носа. От неожиданности он залился краской.
– Мадемуазель! – вскричал он, оправившись и придя в себя. – С чего это мой нос удостоился такой чести?
Она отвернулась, чтобы собрать свои записи и закрыть чернильницу.
– Возможно, когда-нибудь я открою вам эту тайну. А пока знайте, что я вам благодарна.
– Мой нос также вас благодарит. От вашего поцелуя он почти выпрямился. Если у вас появится желание оказать подобную услугу другим анатомическим…
– Тсс, – остановила его Адриана, – не заставляйте меня ни о чем сожалеть.
Он улыбнулся, на его совсем не детском лице появилась какая-то мальчишеская улыбка.
– Хорошо, не буду, – ответил он, поклонился и легкой походкой вышел из комнаты.
Мгновения не прошло, как она последовала за ним. Пройдя по темным коридорам дома, она оказалась в комнате Креси. Как и было ей сказано, рыжая красавица пришла в себя, голова ее была приподнята и опиралась на подложенные подушки.
– Вероника, я рада, что тебе стало лучше. Я так о тебе беспокоилась.
– Правда? – с трудом произнесла Креси.
– Я просто счастлива, что ты пришла в себя. Ты знаешь, что нас ждет в самом ближайшем будущем?
– В самых общих чертах д'Аргенсон посвятил меня в планы герцога. Он хороший человек, друг Николаса.
– Вероника…
– Что?
Адриана опустилась подле кровати на колени и взяла ее за руку. Взяла ее левой, настоящей рукой и почувствовала тепло и легкое пожатие.
– Вероника, я люблю тебя. Ты и я, мы вместе выжили. Я не знаю, что у тебя на сердце – и, вероятно, никогда не узнаю, – я просто говорю тебе, что люблю тебя.
– Спасибо. Это приятно слышать, особенно после того, как ты стоял у края могилы. – Она говорила, и, казалось, губы ее дрожали.