27 
Нежные пальчики обхватили его руку, и он охотно отдал нож. Фейт благоухала мылом, которое он как-то привез, чтобы порадовать ее. Морган запрокинул голову, закрыл глаза, ощущая пульсирующую боль в ноге и прикосновение холодного лезвия, разрезавшего бриджи. Сознание того, что он дома, согревало, как тепло очага.
Пальцы Фейт дрожали, когда она разрезала наконец, толстую штанину и увидела длинный порез на внешней стороне бедра. Никогда прежде ей не приходилось касаться мужской ноги. Под поросшей волосками кожей бугрились мышцы. Она положила на рану горячий компресс, стараясь не думать о том, что находится выше, скрытое бриджами.
— Просто перебинтуй ее, малышка. Через пару дней заживет, — устало произнес Морган.
Фейт с тревогой смотрела на рану. Кровотечение было не таким уж сильным, чтобы принимать более радикальные меры. Фейт потянулась к стоявшей на столе бутылке рома.
Морган зарычал, когда обжигающая жидкость хлынула на рану, и свирепо уставился на Фейт. Но она, словно не заметив его взгляда, принялась рвать свою сорочку на узкие полоски.
Тут Морган обнаружил, что она рвет совсем не то, что он велел. Выхватив у нее лоскут изношенного полотна с остатками кружев и пуговицей, он зловеще нахмурился.
— А это еще что такое? Неужели нельзя выполнить простейшее указание? Принеси мне то полотно, и я сделаю все сам. Я не собираюсь расхаживать с болтающимися на ногах кружевами.
Фейт вырвала у него лоскут и крепко прижала его ладонь к компрессу.
— Держите. Я не могу работать, когда вы вертитесь, — Она оторвала пуговицу и возмутившее его кружево, аккуратно отложила их в сторону. — Если вы не собираетесь разгуливать голым, никто не догадается, из чего у вас повязка. Не вижу смысла портить прекрасную ткань.
— Это моя ткань, и я могу делать с ней все, что пожелаю, — проворчал Морган. — Если у тебя были на нее виды, я куплю тебе другую. Я не хочу, чтобы ты рвала из-за меня свои вещи.
— Надеюсь, вы не думаете, что я просидела здесь две недели, занятая только тем, что расчесывала волосы? Ваша ткань уже превратилась в очень нужный предмет одежды.
Не вижу причин рвать его в клочки. Извините, если задела ваши чувства, но вы не говорили, что собираетесь устроить здесь лазарет.
Морган впервые слышал, чтобы Фейт говорила столь вызывающим тоном. Голос ее слегка дрожал, то ли с непривычки, то ли от страха перед наказанием, но Морган при всем желании не смог бы поднять руку. Оставив ее тираду без ответа, он снова закрыл глаза. Нельзя же, в самом деле, корить бедняжку за то, что она сшила себе лишнюю сорочку. Та, что была на ней, имела глухой вырез с застежкой спереди без малейшего намека на оборки и кружева, которые он привык видеть, раздевая женщин. А жаль.
Это была странная мысль, и Морган ошалело тряхнул головой, пытаясь прояснить сознание. Фейт выпрямилась, чтобы унести окровавленные бинты и воду. В свете пламени блеснула коса длиной до пояса, мелькнули округлая икра и изящная лодыжка. Морган поспешно закрыл глаза, ужасаясь своим порочным мыслям. Он никогда не обойдется с этим худеньким ребенком, как со зрелой женщиной, в угоду своей похоти.
Отказавшись от помощи Фейт, Морган оперся о стол и тяжело поднялся на ноги. Ему не терпелось избавиться от пропотевшей одежды, но он не осмелился упомянуть об этом из опасения оскорбить чувства девочки. Он попытался стянуть с плеч камзол и едва не упал, но маленькие, сильные руки подхватили его. Наконец камзол и жилет оказались на полу. Морган шагнул к постели и покачнулся, схватившись за худенькое тело, так кстати оказавшееся рядом. Он не противился, когда она стянула с него сапоги. Скачка была бесконечно долгой, и Морган знал, что потерял много крови.
Фейт принесла свою постель с чердака и прикорнула у очага. Вряд ли он станет звать на помощь, но все же лучше быть рядом.
Морган оказался несносным пациентом. На следующее утро, находясь в лихорадочном жару, он попытался выбраться наружу. Фейт пресекла эти попытки и вручила ему треснутый ночной горшок, стоявший под кроватью. После чего отправилась кормить лошадей.
Когда она вернулась, он спал. Фейт поставила на огонь легкий бульон из вяленого мяса. Проснувшись, Морган отказался его есть, требуя чего-нибудь более существенного. Фейт дала ему кусок хлеба и налила в чашку бульон.
Следующий день был повторением первого, разве что лихорадка пошла на убыль, и сил у него прибавилось. Фейт мучилась, удерживая Моргана в постели и вливая ему в горло укрепляющие жидкости. Зная, что через пару дней он станет совсем неуправляемым, она не на шутку встревожилась, обнаружив при перевязке, что рана слишком медленно заживает. А что, если она снова откроется? Как заставить его лежать или хотя бы меньше двигаться? Ведь он не станет слушать ее, поскольку считает ребенком.
27 
