- Ангел кабаре ночного,
- ангел танго и спиртного,
- чья душа – шесть струн в руках Раццано,
- не рассказывай у стойки
- о простом кафе в Ла-Боке,
- где случился мой дебют;
- расскажи, как пел я тут,
- в свете этой белой лампы,
- как гремели барабаны,
- как «Пигаль» я покорил легко, —
- как я был певцом у рампы,
- а не увальнем в трико.
По мере того как схватка разгорается, зрители приходят в неистовство и вопят все громче, поэтому Хуан Молина, уклоняясь от ударов и захватов, вынужден петь уже в полный голос, хотя никто его и не слышит:
- Муза танго и милонги,
- лотереи и рулетки,
- чье дыхание – в мехах бандонеонов,
- позабудь об этом гонге,
- о канатах этой клетки,
- где, наряженный шутом,
- я метелил чемпионов.
- Лучше расскажи о том
- всем друзьям из пансиона,
- что им будет интересней:
- как пришел ко мне успех,
- как я их прославил всех
- самой трогательной песней.
Хуан Молина сражается с яростью. Однако ярость его направлена не на звероподобного противника, а на свою несчастную судьбу. Поэтому песня его исполнена отчаяния:
- Шестикрылые пропойцы,
- те, кого на крыльях носит
- в кабаре над потолком,
- все по правде ей не пойте,
- если матушка вас спросит, —
- не сболтните ей о том,
- что дерусь я голяком,
- а мечта моя теряется во мраке.
- Спойте, как я вышел в зал
- в элегантном черном фраке
- под аплодисментов шквал,
- как вздыхали в восхищенье
- все, кто слушал мое пенье…
- Только чур – молчок о драке.
Хуан Молина успевает провести кросс как раз в тот момент, когда чудовище уже нависает над ним. Противник теряет равновесие, и тогда, не прекращая своей горькой жалобы, неудавшийся певец поднимает его над головой и швыряет на брезентовый ковер:
- Дайте мне бокал стрихнина,
- поднимаю тост за званье
- Чемпиона Дураков.
- Как смешно сбылись мечтанья:
- ведь горят на этом зданье,
- привлекая мотыльков,
- десять букв: «Хуан Молина».
Песня заканчивается; зал взрывается неистовой овацией, а судья поднимает правую руку Молины и провозглашает его чемпионом. Юноше хочется верить, что публика отметила его певческий талант. Но он знает, что никто его не слышал.
В считанные дни Хуан Молина превратился в человека угрюмого и необщительного. Его репутация опасного типа основывалась не на жесткости, с которой он расправлялся с претендентами на чемпионский титул, а на его мрачном характере. От представления к представлению детское лицо Молины все больше грубело. Теперь он выглядел старше своих лет. От мальчишеского задора не осталось и следа. Но привычка к пению сохранилась. Когда выдавалась особенно свирепая схватка, Хуан Молина обращал себе на пользу жестокие вопли алчных до крови зрителей и грохотание оркестра, барабаны и трубы которого вторили переменчивому ходу поединка, – и вот, посреди этого торжественного и дикого рева чемпион распевал свои песни. Публика об этом не подозревала, но таким образом Молина исполнял свою заветную мечту: он пел со сцены «Рояль-Пигаль». И когда его соперники-борцы бессильно распластывались на брезенте, певец притворялся перед собой, что овации, которыми его награждает зал, – это благодарность за песни, которых никто никогда не слышал. Конечно же, Молина теперь зарабатывал куда больше, чем те жалкие крохи, которые платили ему на судоверфи, – даже если учесть, что определенный процент регулярно вычитался в пользу его «импресарио». Однако Молина согласился на нынешнюю позорную работу совсем не по этой причине. Сам факт пребывания в «Рояль-Пигаль» поддерживал в юноше иллюзию, что совсем скоро ему удастся совершить прыжок от борьбы к пению. Правда, чем больше проходило времени, тем яснее становилось даже ему, что слава непобедимого борца только мешает мечтам исполнителя песен. Кто же станет принимать всерьез этого грустного паяца, одетого в цирковой костюм? Молина дошел до того, что умолял Андре Сегена над ним сжалиться и позволить выступать в маске. Однако управляющий был уверен, что секрет успеха Молины у женщин – именно в лице, юном и соблазнительном. Сеген признавал, что поет юноша несравнимо лучше, чем те певцы, что выступают в кабаре каждый вечер. Но как борец Молина представлял собой явление и вовсе необычайное: зал наполнялся битком, все хотели посмотреть, как дерется этот юноша, и Сеген не собирался рисковать таким успехом. Либо так, либо никак. Как только Молина завершал выступление, он тотчас же бежал в душевую, словно желая смыть с себя не пот, а бесчестье; потом он переодевался, спускался в зал и садился за один из столиков, всегда выбирая тот, что в тени. Скрывая свой позор за пеленой дыма «Маркони» без фильтра, юноша одно за другим слушал танго, которые исполнял оркестр. Оставалось совсем немного времени до новой встречи Хуана Молины с Ивонной.