2 
— Пэтти.
— Да, мисс Мюриель.
— Кто этот ужасно красивый мальчик, которого я только что видела?
— Это сын привратника.
— О, у нас есть привратник? Как его зовут?
— Не знаю. Какое-то иностранное имя. Не развести ли огонь в вашей комнате?
— Нет, не беспокойся. Я пойду к Элизабет. Телефон. Ответь, пожалуйста, Пэтти. Если позовут меня, скажи, что меня нет.
Послышался мужской голос, нерешительный и извиняющийся:
— Алло. Говорит Маркус Фишер. Могу ли я поговорить с моим братом?
— Боюсь, священник занят.
— О, может, тогда я смогу поговорить с Элизабет?
— Мисс Элизабет никогда не подходит к телефону.
— Может, тогда с Мюриель?
— Мисс Мюриель нет.
— Когда я смогу поговорить со священником?
— Не знаю.
— Скажите, пожалуйста, с кем я говорю?
— С мисс О'Дрисколл.
— А, Пэтти. Извини, я не узнал твой голос. Что ж, полагаю, мне лучше перезвонить попозже, не так ли?
— До свидания, мистер Фишер.
Темная фигура на верхней площадке лестницы пробормотала что-то одобрительное, и бумажная птичка взлетела, пронеслась вниз, ударилась о халат Пэтти чуть выше сердца и упала на пол у ее ног. Не поднимая глаз, Пэтти разгладила бумагу, собираясь бросить ее в огонь, и прочла новый адрес, напечатанный на ней: Квартира приходского священника, Св. Юстас Уотергейт, Лондон, Е. С. Пэтти все еще не могла поверить, что она в Лондоне.
Тихий голос над ней поет: «Frere Jacques, frere Jacques, dormez-vous»[3], а дверь, открываясь и закрываясь, выпускает на волю на мгновение чуть слышные звуки «Лебединого озера». Под землей проходит поезд и сдвигает все в доме на миллиметр-другой и сжимает ее сердце напоминанием о смерти. Она бормочет стихи, которые теперь заняли место молитвы, сменившей собой в свое время незатейливую магию ее детства. «Не отворачивайся больше. Зачем тебе отворачиваться? Усеянное звездами дно, прибрежные воды подарены тебе до рассвета».
Она направляется в кухню, где «земляничный» блондин ждет, чтобы отвести ее к отцу.
Пэтти в комнате привратника вскоре начинает ощущать себя совсем другим человеком. Белокурый юноша, которого зовут Лео, скрылся, и привратник, чье имя такое странное, что Пэтти все еще не может его разобрать, подает ей чашку удивительного чая. Привратник явно иностранец, у него доброе печальное лицо, напоминающее какое-то животное, и густые свисающие рыжеватые усы. Пэтти нравятся мужчины, похожие на животных, по этой причине она испытывает симпатию к привратнику, к тому же она уверена, что он не насмехается над ней.
Привратник объяснял систему отопления дома священника, за которой он присматривает. Система очень сложная, и Пэтти пришло в голову, что она, похоже, обогревает саму котельную, комнату привратника и очень мало что еще. Пэтти рассматривает комнату. Это бетонированная коробка, похожая на бомбоубежище. Здесь какой-то странный запах, Пэтти кажется, что это ладан, хотя она никогда прежде не знала запаха ладана. Странная стальная клетка оказалась двумя койками, расположенными одна над другой, но только нижняя была застелена как кровать. Верхняя же, накрытая доской, поддерживала самую удивительную картину, какую Пэтти когда-либо видела. Она написана на дереве золотой краской. «Это, должно быть, настоящее золото, — думает Пэтти, — оно светится, как будто в огне». На ней изображены три ангела, беседующие за столом. У ангелов маленькие головы, огромные бледные нимбы, встревоженные и одновременно задумчивые лица.
— Что это? — спрашивает Пэтти.
— Икона.
— А что такое икона?
— Просто религиозная картина.
— Кто эти люди?
— Святая Троица.
Так как привратник сказал «Святая Троица», а не просто «Троица», Пэтти предположила, что он верит в Бога. Это успокоило и обрадовало ее. Бог играл неопределенную, но важную роль в жизни Пэтти, и ее радовало, если другие люди верили в Него.
— Как вас зовут, я все еще не поняла.
— Юджин Пешков.
— Иностранное имя, да? Кто вы?
— Я русский, — ответил он с гордостью, а затем спросил: — А вы?
Она поняла вопрос, но как на него ответить?
— Я Пэтти О'Дрисколл.
Глава 2
— Что ты намерен делать со своим братом?
— Не знаю. А разве необходимо что-то делать? Маркус Фишер стоял спиной к теплой, ярко освещенной комнате, выглядывая на улицу в щель между занавесками. Туман, будто сам став источником света, слегка окрасил тьму рыжевато-желтым цветом и сделал ее еще более густой. Звук корабельной сирены поблизости в плотном воздухе прозвучал приглушенно. Маркус с удовлетворением задернул занавески и снова повернулся к пылающему огню.
2 
