200 
— Да, но это Пизон, который читал бы и о жуках, раз проза великолепна, — возразил Луций Цезарь. Он вопросительно посмотрел на Сервилию. — Это ты снабдила Цезаря подробностями, о которых никто не знал?
— Естественно, — промурлыкала Сервилия, — хотя у меня нет дара Цезаря оценить, например, стихи Катона. Я послала ему образцы из целых ящиков таких виршей.
— Вы искушаете богов, говоря плохо о мертвых, — заметил Луций.
Обе женщины удивленно посмотрели на него.
— А я так не думаю, — возразила Клеопатра. — Если люди ужасны при жизни, почему боги должны требовать, чтобы о них говорили хорошо только потому, что они умерли? Могу уверить вас, что, когда мой отец умер, я благодарила богов. Я, конечно, не изменила своего мнения о нем… или о моем погибшем брате. И когда Арсиноя умрет, я ничего хорошего о ней не скажу.
— Я согласна, — сказала Сервилия. — Лицемерие отвратительно.
Луций Цезарь отступил и поднял руки, сдаваясь.
— Дамы, дамы! Я просто повторяю то, что говорят в Риме!
— Включая моего глупого сына, — проворчала Сервилия. — Он даже имел безрассудство накропать что-то вроде «Анти-анти-Катона»… или как там назвать опровержение опровержения, а?
— Я могу это понять, — сказал Луций. — В конце концов, он очень привязан к Катону.
— Уже нет, — мрачно сказала Сервилия. — Катон мертв.
— А ты не думаешь, что брак Брута и Порции — это продолжение связи с Катоном? — совсем невинно спросил Луций.
Большая, просторная, светлая комната вдруг стала темной, воздух в ней зашипел от незримых молний, бьющих из глаз Сервилии, окаменевшей и неподвижной.
Клеопатра и Луций Цезарь смотрели на нее, открыв рот. Клеопатра пересела к подруге.
— Сервилия! Сервилия! Что с тобой? — спросила она, пытаясь растереть ее руку.
Сервилия отдернула руку.
— Брак с Порцией?
— Ты ведь, конечно, знаешь… — проговорил Луций упавшим голосом, сообразив, что выдал секрет.
Теперь в комнате стало совсем черно.
— Я не знаю! А ты как узнал?
— Этим утром я поженил их.
Сервилия рывком поднялась и вышла, громко требуя подать паланкин.
— Я был уверен, что она знает! — сказал Луций Клеопатре.
Клеопатра глубоко вздохнула.
— Я не отличаюсь большой чувствительностью, Луций, но Брута и Порцию мне сейчас жаль.
К тому времени, как Сервилия прибыла домой, было слишком поздно ехать в Тускул. Одного взгляда на ее лицо хватило, чтобы слуги затряслись от страха. Словно непроницаемое черное облако окружало ее.
— Принеси мне топор, Эпафродит, — приказала она управляющему, которого всегда называла полным именем в случае неприятностей.
Он единственный из всей челяди помнил, как она расправилась с нянькой, уронившей маленького Брута. И бросился искать топор.
Сервилия вошла в кабинет Брута и стала крушить там все: столы, кушетки, кресла, графины с вином и водой. Одним ударом она превратила в осколки бокалы из александрийского стекла. Потом разорвала все свитки, опустошила все корзины для книг, свалила их в кучу. Затем взяла лампу, вылила масло на кучу и подожгла ее. Эпафродит учуял запах дыма и послал объятых ужасом слуг к кухне, фонтану и водостоку за песком и водой, молясь, чтобы хозяйка покинула комнату, прежде чем огонь разгорится до такой степени, что его будет невозможно унять. Как только она вылетела из кабинета, он принялся сбивать пламя, больше опасаясь огня, чем Клитемнестры с ее топором.
Только когда спальня сына и все его любимые статуи были уничтожены, Сервилия остановилась, разгневанно озираясь. Неужели же из вещей Брута ничего больше нет? Ах! Бронзовый бюст! Мальчик работы Стронгилиона! Его гордость и радость! В атрии! Она ринулась туда, схватила бюст. Он был такой тяжелый, что только ярость помогла ей дотащить его до своей гостиной, где она поставила его на стол и стала рассматривать. Как уничтожить такой кусок бронзы без специальной печи?
— Дит! — заорала она.
Эпафродит мгновенно явился.
— Да, госпожа?
— Видишь это?
— Да, госпожа.
— Снеси к реке и немедленно утопи.
— Но это же Стронгилион!
— Мне наплевать, будь это даже Фидий или Пракситель! Делай, что говорят! — Черные глаза, холодные, как обсидиан, впились в управляющего. — Делай, Эпафродит. Гермиона! — рявкнула она.
Служанка возникла словно бы ниоткуда.
— Проводи Эпафродита к реке и проследи, чтобы он бросил это в воду. Не сделаете — будете распяты.
200 
