Последние отзывы

  39  

Митридат Евпатор женился на своей старшей сестре Лаодике, потом еще на одной, которой симпатизировал, и так далее; в итоге количество жен достигло дюжины, наложниц вообще было не перечесть. Лаодику он провозгласил царицей, однако не уставал повторять, что сей титул сохранится за ней только до тех пор, пока она будет хранить ему верность. Дабы подкрепить это предупреждение делом, он направил посольство в Сирию, откуда ему доставили невесту из царствующей династии Селевкидов — в Сирии как раз случился избыток царевен; жену-сирийку звали Антиохой. Другую его жену звали Низой — она была дочерью каппадокийского принца Гордия; одну из своих младших сестер (ту тоже звали Лаодикой!) он отдал в жены каппадокийскому царю Ариарату VI.

Митридат быстро понял, насколько полезны брачные союзы. Его тесть Гордий замыслил совместно с его сестрой Лаодикой убийство супруга Лаодики, каппадокийского царя, и претворил замысел в жизнь. Рассчитывая на полтора десятилетия регентства, царица Лаодика усадила на трон своего малолетнего сына, провозгласив его царем Ариаратом VII; Каппадокия оказалась в полном распоряжении ее брата Митридата. Потом она не устояла перед кознями вифинийского царя Никомеда и вознамерилась царствовать в Каппадокии единолично, независимо от Митридата и его верного сторонника Гордия. Гордий сбежал в Понт, Никомед присвоил себе титул царя Каппадокии, однако сам остался в Вифинии и позволил своей новой жене Лаодике распоряжаться в Каппадокии по своему усмотрению при условии, что она не станет предлагать дружбу Понту. Такое положение вполне устраивало Лаодику. Однако ее сыну уже исполнилось десять лет, и он, подобно всем юным монаршим отпрыскам на Востоке, стал проявлять царственные наклонности: ему хотелось править! Стычка с матерью поставила его на место, однако он не забыл прежних намерений. Не прошло и месяца, как он объявился при дворе своего дяди Митридата в Амасии; еще через месяц дядя Митридат усадил его на трон в Мазаке, поскольку понтийская армия, в отличие от каппадокийской, постоянно находилась в состоянии боевой готовности. Лаодика была казнена на глазах у безразличного братца; хватка Вифинии на горле Каппадокии безнадежно ослабла. Единственная причина беспокойства Митридата заключалась в том, что десятилетний Ариарат VII, царь каппадокийский, не разрешал Гордию возвратиться домой, резонно объясняя, что он не может приютить убийцу своего отца.

Каппадокийские дела отнимали у молодого понтийского правителя лишь малую часть его времени. В первые годы царствования он направлял свою энергию главным образом на повышение боеспособности и наращивание численности понтийской армии, а также уделял немало внимания состоянию понтийской казны. Несмотря на львиную шкуру на плечах, развитую мускулатуру и молодость, Митридат был еще и мыслителем.

В сопровождении вельмож, приходившихся ему ближайшей родней, — дяди Архелая и Диофанта, а также двоюродных братьев Архелая и Неоптолема, — царь погрузился в Амисе на корабль и совершил путешествие вдоль восточных берегов Понта Эвксинского. Члены экспедиции представлялись греческими купцами, изучающими возможности заключения торговых союзов, и повсюду добивались успеха, поскольку народы, на землях которых они высаживались, из-за своей неучености не могли устоять перед ними. Трапезунт и Риз давно уже платили дань понтийским царям и формально считались частью владений этого государства. Однако позади этих процветающих портов, откуда вывозилось серебро, добываемое в глубине территории, лежала terra incognita.

Экспедиция изучила легендарную Колхиду, где вливаются в море воды реки Фазис: тамошние жители погружали в воду реки руно, чтобы ловить на шерсть крупицы золота, приносимые потоком с Кавказских гор. Путешественники удивленно устремляли взоры на заснеженные пики, вознесшиеся куда выше, чем горы Понта и Армении, и внимательно наблюдали, не покажутся ли потомки амазонок, когда-то обретавшихся в Понте, там, где раскинулась на берегу моря долина Термодона.

Постепенно Кавказские горы становились все менее высокими; перед путешественниками раскинулись равнины скифов и сарматов — многочисленных народов, еще не до конца отказавшихся от кочевого образа жизни; их в некоторой степени приручили греки, основавшие на побережье свои колонии. Это никак не отразилось на их природной воинственности, однако греческие традиции и культура — самое соблазнительное, что предлагали греки, — были переняты.

  39