95 
Днем Мор написал решительное, не оставляющее никаких сомнений письмо Нэн, что заставило его пережить несколько неприятных минут. Но и это трудное предприятие все равно было окрашено чувством необычной легкости, наступившей после того, как он разгадал, в чем правда, и обрел способность высказать ее. Потом он набросал черновик письма к Тиму Берку, где в нескольких словах сообщал, что отказывается от участия в избирательной компании. Это, конечно, не доставило ему радости, но он понимал, что выиграл иной, куда более ценный приз, ради которого не жаль кое-чем пожертвовать. На переписывание времени не осталось, поэтому он поспешно бросил листки в ящик стола. Пусть полежат до завтра.
Тема, которой он еще не решался коснуться — дети. Думая о них, он говорил себе: как бы я ни поступил, все равно перемены неизбежны, и, возможно, они будут гораздо менее катастрофическими, чем мне сейчас представляется. В конце концов, дети уже почти взрослые. Моя связь с ними не может прерваться. И все же, насколько это было возможно, он отстранялся от размышлений о детях. Решение принято, и нет смысла длить болезненные терзания, которые все равно ничего не изменят. В коротком письме к Нэн он предложил ничего не обсуждать, пока Дональд не сдаст экзамен. Мелькнула мысль — может, вообще отложить письмо и написать уже после экзамена, но нетерпение подгоняло его. Действуй, говорил он себе, а то мало ли что может случиться. По отношению к Нэн он уже не испытывал былого гнева, только невнятное чувство неприязни, смешанное с легким сочувствием. Он представлял, как она удивится. Она, наверное, и вообразить не может, что он способен так решительно выступить против ее диктата. Воображая ее удивление, он чувствовал некое удовлетворение, которое сразу же поблекло, превратившись в чувство стыда. И вот сожаление начало завладевать им, и, чтобы не поддаться этому чувству, он перенесся всеми своими мыслями к Рейн.
Лекция должна была состояться после ужина, как обычно, в гимнастическом зале, который было легче затемнить, чем актовый зал. Вообще-то, за окнами и так сгущались сумерки, но для демонстрации слайдов требуется дополнительное затемнение. Надеялись, что диапроектор не будет барахлить, как в прошлый раз, и число слайдов, появившихся на экране так сказать вверх ногами, сократится до минимума. Лекции Бладуарда неизменно сопровождались какими-то неприятными происшествиями, и случались они именно в тот момент, когда все вокруг готово было заходить ходуном. Самая обычная заминка, которую в иных обстоятельствах Школа бы просто не заметила, на лекциях Бладуарда вызывала настоящую бурю. Потому что к лекции Бладуарда Школа заранее готовилась как к комическому спектаклю. Атмосфера накалялась. Мор поймал себя на том, что и сам захвачен этим процессом, то есть самым безумным образом ждет оживления процедуры какими угодно выходками.
Он встретил Эверарда, проходящего по игровой площадке. У того на лице было тревожное выражение.
— Надеюсь, вы будете там, Билл? — спросил он.
— Несомненно! — ответил Мор. Ему хотелось обнять Эверарда. Интересно, подумал он, а на лице у меня такое же сумасшествие, как и внутри?
— Я рад, — покачал головой Эверард. — Будем надеяться, что ребятишки не слишком расшалятся.
Тем временем школа уже заполняла гимнастический зал. Черные шторы опущены и электрический свет включен. Снаружи теплый вечерний воздух был пропитан запахами недавнего доходя, листвы, земли, цветов. Легкая дымка окутывала школу, смягчая резкий цвет красных кирпичей и превращая неоготику в готику. Напротив гимнастического зала величественно возвышалась башня вся в кудрявых прядях вечернего тумана, и несколько светящихся окон только сильнее подчеркивали окружающий полумрак. Но лампы за окнами гасли одна за другой. Лекции Бладуарда пропускать было не принято.
Громкий и все усиливающийся шум голосов и хлопанье стульев доносились из зала. Оттуда уже были слышны слегка взвинченные нотки. Потом кто-то захлопал в ладоши и чей-то голос, возможно Хензмана, прокричал:
— Прекратите шум, крыша от вас ходуном ходит! Говорите нормальными голосами, и все будет слышно.
Но секундой позже гомон возобновился с удвоенной силой. Мор подумал — наверное, следует зайти и помочь Хензману. На том лежала еще обязанность включения диапроектора. Обычно проектор включал Бейсфорд, но в его отсутствие эту задачу выполнял Хензман. Мор подумал, что Хензман делает это не хуже Бейсфорда, а, может, даже и лучше, потому что характер у него более спокойный, не такой раздражительный. Мор радовался, что не ему поручено выполнять эту утомительную, а в нынешних обстоятельствах еще и действующую на нервы работу.
95 
