Особенно,... 
172 
— Пожалуй, правильно. — Лицо Гая еще более прояснилось. Он даже начал улыбаться.
— Она не… — Угол, под которым Кит облокотился о стойку, позволял ему изредка поглядывать на свою талию. Казалось, его внимание было поглощено кисточками да бантиками на ширинке — каждую из висюлек он поочередно подкидывал чистыми своими пальцами. На мгновение на его лице отобразилось то ли изумление, то ли дорогое сердцу воспоминание. Затем он снова приобрел торжественный вид. Поднеся руку к волосам, Кит обратил взгляд к потолку. — Она просто не какая-нибудь долбаная прошмандовка, как некоторые.
На улице Гай осторожно подобрался к фонарному столбу и несколько мгновений постоял рядом с ним, прижимаясь лбом к сырой ржавчине. Он все время обращался мыслями назад… Нет, его мысли все время обращались туда сами по себе, по собственной воле, неожиданно совершая огромные прыжки сквозь время — в обратную сторону. Гай постоянно думал о том, как в самый первый раз зашел к ней домой. Вот Кит спускается по лестнице — «Привет, дружище»; вот Николь то ли медлит, то ли приходит в чувство у себя в спальне, затем появляется (в зеркале он замечает скомканные простыни), шагая так неловко (ноги полусогнуты, поясница перекошена), а лицо так и пышет, словно бы в лихорадке — такая, мол, жара, — на виске то ли рубец, то ли царапина, как будто бы в пылу их разнузданной страсти… Тут Гай заметил, что шепчет (вот только кому?) с какой-то невразумительной улыбкой на губах: «Ну и ну! Какая омерзительная мысль. Этого быть не может. Просто не может этого быть». Он пошел было, но вскоре снова остановился, снова пошел и снова остановился, всякий раз поднося пальцы к глазам.
Так и шел Гай в сторону своего дома, в сторону низко висящего солнца. Совершенно сверхъестественным образом солнце обрело новую траекторию, которая все время сужалась. Если на меня взглянуть со спины, то я, должно быть, буду выглядеть точно так же, как себя ощущаю: силуэтом, слепо бредущим прямо в фотосферу янтарно-желтой звезды… И так же, как солнце выпаривало дымку из все более прогревающейся земли, так и кучевые облака и черные грозовые тучи, по мере того как Гай продвигался вперед, уступали в небесах его сознания место серебристым прожилкам и даже участкам голубизны. Единственная улика — Китово лицо. Лицо Кита Таланта, спускающегося по лестнице (со своими сумками с инструментами). Эта кривая гримаса, несомненно развратная — причем развращенность его явно нашла некое поощрение. Но взгляни-ка на это под другим углом, не забывая о том, что, несмотря на лучшие свои черты, несмотря на отсутствие реальной вины, Кит был и остается невероятным потаскуном. Он мог найти (или просверлить) где-нибудь дырочку и подглядывать за нею — пока она была в ванной или в спальне. Уловки мойщиков окон, коварство любителей заглядывать в замочную скважину. Может, он украл что-нибудь из ее нижнего белья или просто совал нос куда не надо: очень легко вообразить Кита, с головой залезшего в корзину с бельем. А может, измыслил какой-нибудь способ сыграть на ее невинности — какую-нибудь штуковину, ничего не значащую для нее, но весьма значимую для него. Строители и водопроводчики всегда норовят предпринять всякие маневры, чтобы женщина оказалась с ними в близком контакте. Вспомни, как жаловалась на это Хоуп. Заманят, к примеру, в сушилку… Он мог попросить ее нагнуться, чтобы она смогла — смогла взглянуть на трубу или что-нибудь еще. Даже я не мог не заметить ее грудей, когда она в тот день наклонилась. Как вы смуглы. И как близки друг к другу… Или сделать так, чтобы она поднялась на стремянку. Когда бы она вытянулась, чтобы дотянуться до светового люка или чего-нибудь еще, ягодицы ее, обтянутые белыми трусиками, были бы сжаты, все мускулы были бы напряжены, а она бы ни о чем не подозревала, и это так сладко…
К тому времени, как Гай подошел к своему палисаднику, подростковый хаос, разыгравшийся в его мыслях, лишил его возможности войти в дом. Он попросту не мог предстать перед домашними. Это дошло до него лишь тогда, когда, потянувшись за ключом, он обнаружил, что совершенно не состоянии сунуть руку в карман брюк. Опустив голову, он потоптался на месте, а потом, застегнув на все три пуговицы свой твидовый пиджак, зашагал прочь. Недолгий подъем по крутому участку Лэдброук-стрит и пятиминутные раздумья о судьбе Пепси Хулихан ничем не смогли ему помочь. В конце концов, соорудив из своего ремня что-то вроде шплинта, Гай открыл парадную дверь и стремглав нырнул прямо в уборную под лестницей. Он слышал женские голоса, доносившиеся снизу, пока их не смыл поток холодной воды, хлынувший из крана.
172 
