Да в конце концов, что он сделал особенного? После свидания с Николь Гай вернулся домой, где имел удовольствие поить чаем Мармадюка. Хоуп в это время играла в теннис с Динком Хеклером. Затем он долгое время провел в душевой (порой бывает трудно промыть волосы от всего этого заварного крема да патоки), переоделся и — было около семи — вошел в «Черный Крест». И тут же окунулся в горячечную атмосферу дротиков. Флаги, транспаранты и шляпы были украшены надписями «КИТ»; беспрерывно раздавались возгласы: «Кит, Кит, Кит! Дартс, дартс, дартс!», да и сам Кит, хорошенько заряженный, то и дело натужно и хрипло вопил: «Дартс! Дартс! Дартс!» Снаружи два фургона мучительно скрежетали на холостых оборотах. Все они в них и погрузились — естественно, за исключением Кита, который вверил себя альтернативному транспорту. «Его я доставлю вон на том раздолбае», — сказал раздолбай Ходок, указывая через дверь на «ягуар» цвета вороненой стали. Затем Гай сорок минут просидел в кузове фургона, где белые и азиаты курили, хохотали и беспрерывно кашляли, тогда как черные, томимые непостижимыми желаниями, молчали, а ополовиненные бутылки «скотча» мрачно и безо всяких вопросов переходили у них из рук в руки.
— Они явно собирались учинить чего-нибудь на входе, — сказал Дин.
— Серьезно? — удивился Гай: он не заметил ничего неподобающего, кроме толкотни, подтрунивания — и ощущения близости огромной массы обнаженной черной мускулатуры, сильнейшего жара, от нее исходящего. — С чего ты взял?
— Они поранили Збига Первого, — сказал Збиг Второй.
— Так, ничего особенного, — сказал Кит. — Збиг Первый? С ним все обойдется. Выйдет где-то на следующей неделе.
Состязания по метанию проводились не в самой «Пенистой Чаше» (с ее тусклыми стеклами, тяжелыми портьерами и сумеречным привкусом ужаса), но в прилегающем зале — уж такой интерес этот матч вызвал у местных. Как заявил Кит, встреча эта захватила воображение всего Брикстона. Стоя по щиколотку в опилках, Гай догадался, что зал недавно использовался — и, несомненно, регулярно — для проведения дискотек, а также и церковных служб; раньше же здесь располагалась школа. Он просто почувствовал это. Здесь не было слишком уж явных указателей, которые могли бы напомнить ему о тех заведениях, которые посещал он сам (с их парками, раскинувшимися на сотни акров, олимпийскими бассейнами, компьютерными классами и проч., и проч.), но и низкая сцена, и поврежденный стеклянный потолок, и римские цифры на часах, и гнетущие деревянные панели — все это так и твердило Гаю: школа, школа! Причем — школа для мальчиков. Он огляделся вокруг (это действительно его беспокоило) — нигде не было ни единой женщины… Скамейки были расставлены, как в зале для собраний, а некоторые из них — опрокинуты: ясно, хулиганские выходки. В конце концов все расселись. Но когда матч, без какого-либо предварительного церемониала, начался, все снова встали. Если бы все сидели, то каждый мог бы смотреть на происходящее со своего места. Но поскольку все встали, то уж встать пришлось каждому.
Не то что бы там очень многое можно было увидеть — с точки зрения метания. Противник Кита был очень юн и очень черен; он удивительным образом сочетал в себе такие черты, как жестокость и торжественность, лицо у него было идеально правильным, словно бы даже отполированным, бритая же голова отсвечивала фиолетовым, как безупречный пенис в состоянии безупречной эрекции. Двое пожилых негров вели судейство — со многими колебаниями и частыми поправками, — записывая счет мелом и оглашая его через микрофон. Кит, то бегавший вприпрыжку, то ходивший бочком в своей наэлектризованной рубашке и клешах тореадора, явно был самым грубым и неряшливым из присутствовавших на сцене; однако выглядел при этом гораздо более прочих в своей тарелке.
— Да, классно ты их завел, — сказал Дин.
— Толпа была враждебно настроена, — согласился Кит, — и это на меня малость давило. Чего они не знали — так это того, что Кит Талант цветет и пахнет именно тогда, когда на него давят. С давления, блин, он просто-таки прется.
— Да, завел ты их нехило, — повторил Дин.
— Клоунада, брат, клоунада, — сказал Кит. — Конкретнейшая клоунада.
Враждебность толпы, безусловно, имела место, и Гай не мог того не заметить. Поначалу она выражала себя в виде визгов, швыряния монетками, топотания ногами; кроме того, наблюдались по крайней мере три серьезных попытки посягнуть на жизнь Кита. Однако позже, когда Китовы броски стали говорить сами за себя, когда надежды толпы окончательно пошли прахом… было немало всхлипываний, причитаний, звучали и мольбы (быть может, там наконец появились женщины?); и Гай видел, как кто-то, быстро бормоча что-то неразборчивое и полузакрыв дрожащие веки, поднес к собственной шее осколок пивной бутылки. Кит со сцены отвечал на это — своей клоунадой. Клоунада сия состояла из множества разнообразных непристойных телодвижений, из серии притворных ляганий, якобы нацеленных в головы наиближайших зрителей, да еще из обыкновения (особо приводившего в ярость болельщиков из Брикстона) то ли изображать, что он высвобождает, то ли действительно высвобождать трусы из щели меж ягодицами как раз в тот момент, когда он поворачивался к залу задом, готовясь к броску.