Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
119 
За открытой дверью не было слышно почти никаких звуков, и вдруг в комнате появилась Илона. Она тоже заплела волосы — на школьный манер, в две косы с лентой.
— А, Илона… Приехал Стюарт.
— Я знаю. Я пришла дать тебе… сказать…
Илона внезапно обняла его. Потом он почувствовал что-то холодное на коже. Она повесила ему на шею цепочку.
— Я сделала это для тебя.
Эдвард ухватил ее за складки платья.
— Спасибо… но…
— Пусть это будет на тебе сегодня вечером. Ради меня. Я пришла сказать тебе…
— Что?
— Пусть тебя ничто не пугает. Запомни: я твоя сестра, и я тебя люблю.
— Мне так нехорошо, — пожаловался Эдвард.
Но она уже ушла.
— Эдвард нам сказал, как вам понравилось это место, — сказала матушка Мэй. — Позвольте угостить вас нашей особой пищей. Мы, видите ли, вегетарианцы. У нас тщательно сбалансированная диета, лучшая диета в мире, мы часто докучаем этим Эдварду, правда, Эдвард? Мы всегда так едим — как на пикнике. Для простоты. Позвольте?
— Да, пожалуйста.
Матушка Мэй тоже заплела волосы в косу и уложила ее на затылке. В свете лампы ее лицо было видно в туманных подробностях: доброжелательное и внимательное, мягкий взгляд, уверенная линия рта, выражение дружелюбное, спокойное и внимательное. Эдвард еще не видел ее такой довольной и светящейся. Ее стройную моложавую шею охватывала нить голубых бус, которых он не видел прежде.
Стюарт оглядывал высокий потолок с деревянными стропилами, неровные каменные стены, гобелен. Эдвард собирался отвести взгляд, чтобы не встретиться глазами с братом, но тот неожиданно посмотрел прямо на него. Знаком, понятным одному Эдварду, Стюарт давал понять, что все это забавно. «Боже мой!» — подумал Эдвард. Он почти застонал от отвращения, но успел перевести это в покашливание.
— Замечательно, что вы оба здесь, — сказала матушка Мэй, одаривая их обоих любящим взглядом.
Она чуть не рассмеялась от радости. Ее довольный вид казался простым и трогательным.
— Хотите вина? Мы сами его делаем.
— Мы все делаем сами, — добавила Илона.
— Обычно мы не пьем, — сказал Эдвард. — Но сегодня особый день.
Он внезапно остро почувствовал, что на нем длинная нелепая одежда и цепочка Илоны на шее, хотя и понимал, что Стюарт никогда не позволит себе насмешек на этот счет. Может, брат просто пытался приободрить его. Но и это Эдварду не понравилось.
— Нет, я не хочу вина, спасибо, — сказал Стюарт.
— Фруктовый сок? Илона, передай кувшин. Это смесь, Эдвард ее любит. Яблоки с бузиной.
— За приезд Стюарта! — провозгласила Беттина, поднимая стакан.
— А где мистер Бэлтрам? — спросил Стюарт. — Я имею в виду не Эдварда, хотя он тоже мистер Бэлтрам. Я говорю… об отце Эдварда…
— Его здесь сейчас нет, — ответила матушка Мэй.
— Сегодня тут только мы, — сказала Беттина.
— Вы очень добры, — отозвался Стюарт. — Но… Эдвард… тебе и правда лучше? Может, стоит…
— Да, мне лучше… спасибо, что приехал, но оставаться здесь тебе не нужно.
— Нет-нет, вы должны остаться, — возразила матушка Мэй. — Вы нужны нам! Теперь вы оба здесь!
Голос ее звучал весело.
— Вы оба никогда не уедете, — проговорила Илона.
— Нам нужен нравственный самурай, — со смехом сказала Беттина.
— Я знаю, что вы — идеалист, — сказала матушка Мэй. — Но если серьезно, вы можете нам помочь…
Откуда-то из глубин дома со стороны Перехода раздался странный звук. Он постепенно усиливался, словно одновременно дергали струны и бренчали на множестве музыкальных инструментов. Звук нарастал, будто настраивался оркестр. А потом резко оборвался, и наступила тишина.
— Это для него, — произнесла Беттина, посмотрев на Стюарта сияющим взором.
— Духи приветствуют тебя! — воскликнула Илона и захихикала, прикрывая рот руками.
— Звук арфы, — сказала матушка Мэй. — Не знаю, что это может означать.
Стюарт сидел совершенно неподвижно и едва дышал, погруженный в себя.
Матушка Мэй задержала на нем взгляд, потом посмотрела на Эдварда. Эдвард увидел, что ее глаза спрашивают что-то у него, рассмотрел в них какую-то одобрительную искорку, но отверг этот вопрос и отвернулся. Потом она тихо (низким легким шепотом, каким хороший актер обращается к галерке; кажется, его не слышит никто, кроме того, к кому он обращен) сказала:
— Эдвард, мой дорогой, ты себя неважно чувствуешь. Не лучше ли тебе вернуться в кровать?
119 
