— Это все объясняет… или не объясняет. Мне нужно подумать. И ты все это время была здесь…
— А как ты узнал про Дороти?
— Совершенно случайно… если случайности бывают. Девушка по имени Сара Плоумейн дала мне карточку, она дочь Элспет Макран, которая когда-то знала твою мать. Ах, дорогая, дорогая Илона, я очень рад тебя видеть! Я так жалел, что не увидел тебя в Сигарде в тот день… Но ты, конечно, уехала оттуда раньше.
— В какой день? Ты был в Сигарде?
— Да. А ты не знала? Наверное, они тебе не пишут, а это случилось совсем недавно. Я нашел Джесса.
— Ты хочешь сказать, ты…
— Я нашел его тело. Разве в газетах об этом не сообщили? Я не читал газет, я был довольно…
— Нет, про тебя там не было ни слова.
— Наверное, они не хотели меня впутывать и не сказали. Я нашел его тело в реке. Я…
— Пожалуйста, не рассказывай мне об этом.
— Извини, я не хочу тебя расстраивать.
— Я не расстраиваюсь. То есть, конечно, я расстроена, но я знала, что он мертв. С самого дня его исчезновения я знала, что он мертв.
— Как ты узнала? — спросил Эдвард.
Он смотрел на ее новое, закрытое, повзрослевшее лицо.
— Это интуиция, почти полная уверенность.
— Я увидел его в реке. Что, по-твоему, произошло?
— Мы никогда не узнаем, — ответила Илона, — и лучше об этом не думать.
— Ты ведь не считаешь… Да, ты права. Лучше это оставить. Я чувствую такое ужасное горе и потрясение. Ведь я верил, что он еще жив.
— Я пережила это раньше. Все глаза выплакала. Теперь легче.
Не успела Илона сказать это, как ее глаза наполнились слезами, и она опустила голову, уткнувшись подбородком в свое ожерелье.
Эдвард встал и дотронулся до ее плеча, до мягкой прохладной ткани платья, потом коснулся коротких волос, которые сияли на ярком солнечном свете и были гладкими на ощупь; он ощутил тепло ее кожи и хотел нежно погладить ее по голове, но движение вышло неловким и незавершенным. Илона вздрогнула, потом тоже встала, подняла с пола сумочку, вытащила платок и высморкалась. Они снова сели.
— Что ты подумал о мемуарах моей матери? — спросила Илона.
— Вот как, — удивился Эдвард, — она их опубликовала? Я не видел…
— Отрывок напечатали в газете. Кто-нибудь тебе покажет.
— Меня в последнее время никто не мог найти. Так ты, наверное, скоро вернешься в Сигард?
— Нет. Но из Лондона я уезжаю.
— И куда?
— В Париж.
— В Париж?
— Да. Я там никогда не была.
— Но, Илона, ты не можешь ехать в Париж одна. Я поеду с тобой.
— Я еду не одна.
— Илона… Чем ты занималась после приезда в Лондон? Ты нашла работу?
— Да. Устроилась танцовщицей в Сохо.
— Ты хочешь сказать…
— Да, я стриптизерша.
— Как ты можешь?
— Очень легко. Ты должен прийти и посмотреть на меня. Не надо пугаться. Вот, возьми карточку. Это называется «Мезон карре». Это работа, мне же нужно как-то зарабатывать деньги, я не могла вернуться и сказать, что у меня ничего не получилось. А я только и умею, что танцевать и делать бижутерию.
— Да, танцевать… — Эдвард вспомнил то, что видел в священной роще. — Ты замечательно танцуешь.
— Откуда ты знаешь?
— Ты должна найти настоящую работу, на настоящей сцене, в балете или…
— Для балета уже поздно. Может, потом я найду другую работу. В Сохо много чего случается.
— Но ты специально поехала в Сохо?
— Я вообще-то ничего специально не делала. Я думала, Дороти поможет мне получить работу на каком-нибудь ювелирном производстве. Она всегда меня любила. Но когда я приехала, ей стало хуже. Это так печально… Мы, конечно, знали, что это должно случиться, но я не ожидала.
— Бедная Илона.
— Она была такая милая.
— Не плачь, мне так больно видеть, как ты плачешь.
— О, со мной столько всего случилось…
— Что еще?
— Эдвард, ты знаешь, что притягивает полтергейсты?
— Что? Да, знаю.
— Так вот, я больше не смогу их притягивать.
— Ах, моя дорогая, — сказал Эдвард.
Он все понял.
— Понимаешь… Я просила тебя присмотреть за мной, но ты не захотел… Теперь это сделает кто-то другой.
Из глаз Илоны потекли слезы. Губы ее были влажные, и она вытерла подбородок платком. Выглядела она беззащитным ребенком, как прежде.
Эдвард снова вскочил. К неудержимому желанию прижать ее к себе и защитить примешивалось ужасное безнадежное раскаяние. Он застонал при мысли о том, какие страдания это принесет ему в будущем, и сказал вслух: